Ненависть

Придорожные фонари равнодушно освещают пустынную дорогу. Асфальт усыпан кусками пластмассы, осколки стекла усеивают ровную ленту шоссе, словно россыпь алмазов. Справа, за изуродованным ограждением, пылают чадные костры, раздаются редкие взрывы и хлопки, слышны крики людей. Удушливый черный дым от горящего пластика расползается по земле, поднимается по склону, змеиными языками струится над асфальтом. Это все, что осталось от нескольких десятков автомобилей и почти двух сотен «решительно настроенных мужчин».

— Чего вы стоите, мусора поганые! — кричит чеченец. — Убейте его! — и тычет дрожащим пальцем в кабину грейдера.

Громадная машина стоит, уткнувшись носом в отбойник на железнодорожном переходе. Передние колеса пробиты, нож зарылся в асфальт, грейдер наклонен вперед, словно подбитый танк на поле боя. Дверца кабины распахнута, но в салоне никого нет.

— Ловите его, этот убийца не ушел далеко! — снова вскрикивает чеченец.

— Ага, щас… — лениво отвечает сержант. — Шнурки только завяжу.

Слышится далекий гул, звук приближается, превращаясь в грохот. Неожиданно резко звенит сигнал на переезде, вспыхивают красные огни. Из кромешной тьмы показываются слепящие огни прожекторов, истошный рев сирены режет ночь, будто топор палача. Через мгновение зеленая туша тепловоза сшибает с дороги изуродованный джип, как пустую картонную коробку. Запоздало взрывается бензин в баке, остатки гелендвагена вспыхивают ярким пламенем и огненной вулканической бомбой врезаются в землю метрах в двадцати от дороги. Состав несется с бешеной скоростью, мелькают пустые товарные вагоны, лязгают колесные пары на стыках рельс. Через минуту грохот стихает, последний вагон тает в темноте. Издевательски нежно звенят колокольчики, красно-белые шлагбаумы синхронно поднимаются, отбойники прячутся в землю. От группы полицейских отделяется темная фигура и направляется прямо к последнему живому чеченцу. Полицейский с коротким автоматом в руке, в шлеме с поднятым забралом и бронежилете похож на каменное изваяние воина, что ожило на короткое время.

— Ты кто такой?

— Я … я … парламентарий! Вы не имеете права! — раздается в ответ лепечущий голосок.

— А че ты сразу о правах заговорил? — удивился полицейский. — Натворил что ль чего?

— Прекратите морочить мне голову! — взвизгивает владелец папахи (которая валяется в придорожной канаве). — Только что, на ваших глазах, произошло массовое убийство мирных российских граждан! — крепнет голосок.

— Да? А вон там, под откосом, че взрывается? Фейерверки китайские? Которые «мирные российские граждане» везли к нам в город на продажу, да? Ты, бля, укуренный что ли?

— Так, мне все понятно! Это проявление махрового русского национализма!! Здесь кругом одни фашисты!!! — взвизгивает чеченец. — Вы … вы убийцы мирных горцев!

— Ага, скажи еще — школьников младших классов из дальних аулов, которых ты вез на экскурсию в краеведческий музей, — усмехнулся полицейский. Он протягивает руку, пальцы сжимают меховой воротник куртки так, что лицо чеченца перекашивается набок. — Знаешь, козел, почему это, — кивнул на догорающие автомобили под откосом, — случилось? Потому что вы — ДОСТАЛИ! Вы — чума, которая расползается по всей России. Вы — мерзкие, тошнотные насекомые, которых надо давить, жечь огнем и травить заморским ядом. А знаешь, почему я так думаю? Потому что я и мои друзья, — кивнул полицейский в сторону своих товарищей, — прошли обе чеченские войны. Вначале мы думали, что воюем с борцами за свободу. С солдатами. А потом увидели, что вы делаете с нашими пленными. Как вспарываете животы и наматываете кишки на шею еще живому солдату, а остальных заставляете смотреть. И все это снимаете на видео, а потом посылаете матерям солдат, чтобы они тоже глядели. И так поступали не отдельные отморозки из вас, а все! ВСЕ!!! — крикнул полицейский. — И тогда мы поняли, что сражаемся не с противником, а врагом, уничтожаем мразь, гадов инопланетных. И стали убивать всех, без разбору. Стариков — за то, что вырастили таких гадов. Женщин — за то, что рожали таких гадов. Детей — за то, что вырастут такими гадами. Мы думали, вы воины. А вы оказались падальщиками, гиенами, которые нападают вдесятером на одного, да и то, если ранен. Жаль, не позволили извести под корень весь ваш гнусный род, — прохрипел полицейский. — Разбежались тараканами по всей России. Живете стаями, как дикие звери, всего боитесь. А скажи, чичик, — берет милиционер за грудки, — ты в шахматы играть умеешь?

— Н-нет! — обалдевает чеченец.

— Вот! И никто из вас не умеет! Зато все чичинята занимаются вольной борьбой и рукопашным боем. А любого взрослого тряхни за шиворот — из кармана нож выпадет. Почему? Потому что трусы! — с презрением произносит полицейский, понизив голос и глядя в глаза. — Знаете, что мы долго терпим, зато больно бьем. Знаете, боитесь и ждете. А ну, что у тебя в карманах?

Полицейский встряхивает чеченца, как мешок с трухой. Из внутреннего кармана вываливается граната, подмышкой высовывается рукоять пистолета из наплечной кобуры.

— Я так и знал. А скажи, мирный российский гражданин, зачем тебе ствол? От улиток отбиваться? Так щас зима, нету улиток.

— Это наградной пистолет. У меня есть документы! Убери лапы, мусор!! — с ненавистью шепчет чеченец.

— Да? А лимонка тоже наградная? И на нее документы есть?

Полицейский наотмашь бьет автоматом по лицу, чеченец падает на асфальт. Губы мгновенно распухают, словно оладьи, из разбитого рта брызжет кровь.