За диваном, вопреки ожиданиям, было довольно чисто. Луч фонарика высветил лепившиеся к плинтусу лохмотья пыли, но ничего похожего на вековые залежи мусора, как можно было бы ожидать у пьющего отставника, не наблюдалось. Лерыч, светя то вдоль пола, то сверху, за диванной спинкой, только хмыкал равнодушно.
Но вдруг тон хмыканья изменился:
— Глянь-ка, Арина Марковна, на стену.
— А что… — но она уже увидела.
Изрядно потертые обои были испещрены многочисленными точечными следами…
— От чего это? Он что, булавки в стену втыкал?
— Именно булавки, — подтвердил Зверев. — Ну и кнопки тоже. А я-то понять не мог, почему в кухонном ведре такая их куча. Погнутые, поломанные, какие-то ржавые, какие-то совсем свежие. Сама поглядишь. Прикалывал что-то на стену, чтобы все время перед глазами было. Над столом оставил, видишь, целый иконостас, а тут поснимал, значит.
Три ряда фотографий, на которые Арина уже обратила внимание, занимали всю стену над столом: семь, восемь и опять семь. Значит, и на другой стене, над диваном, было что-то в этом роде?
— Поснимал, — задумчиво повторила Арина. — И куда дел?
— Думаю, все на столе. Как будто для нас приготовлено… — Лерыч, хмыкнув, покрутил головой.
Действительно, похоже, подумала Арина. Посередине девственно чистого стола под тремя рядами фотографий — предсмертная записка, прижатая толстой ручкой в металлическом корпусе. Слева — аккуратная стопка пухлых канцелярских папок. Арина намеревалась изучить их уже в собственном кабинете. Но сейчас открыла верхнюю — да, Лерыч был прав, на сложенных внутри документах — по крайней мере на верхних — отчетливо виднелись булавочные проколы. Раз Лерыч все уже отснял, значит, можно паковать и изымать «как для нас приготовленные» вещдоки. Даже если дела никакого не будет, но порядок есть порядок.
Зверев тем временем исследовал небогатое содержимое двух ящиков письменного стола. В верхнем аккуратно размещались канцелярские принадлежности и старенький мобильник, в нижнем — пистолет Макарова.
— Арин, а из него недавно стреляли.
Она подшагнула, наклонилась — да, эту струящуюся из распахнутого ящика горько-кислую вонь было вряд ли можно с чем-то перепутать. Из покоящегося в ящике пистолета стреляли совсем недавно.
Квартира встретила Арину тишиной, только дремавший на сдернутом с вешалки шарфе кот Таймыр. приоткрыв один глаз, коротко муркнул — не то поздоровался. не то выразил недовольство поздним возвращением. Неужели все уже спят? Впрочем, из стеклянной кухонной двери тянулась желтая световая дорожка. Сбросив кроссовки, Арина осторожно заглянула внутрь.
Спиной к обеденному столу, точно под центральным плафоном сидела на табуретке племянница Майка. Столбиком, забравшись на сиденье с ногами и подтянув к подбородку худые коленки в развеселых пижамных ромашках. Как воробей на жердочке, подумала Арина и тут же усмехнулась — почему на жердочке? Воробьи сидят на ветках, на подоконниках, на карнизах, в конце концов — откуда взялась эта самая жердочка?
— Ты чего на табуретке ютишься? На диване же мягче.
— Мягче, — согласилась Майка, поелозив остренькими кулачками по явно слипающимся глазам. — Я там засыпаю, — серьезно объяснила она.
— А ничего, что кому-то завтра в школу вставать?
— Вообще-то завтра суббота, — фыркнула та. — Да я бы все равно дождалась. Только тебя все нет и нет, — сонно вздохнула она, подавляя зевок. — Новое дело?