Если бы она знала

«Я понимаю, что это сложно, – сказала Кейт, стараясь звучать сочувственно, – но вы можете сильно нам помочь. Расскажите всё, что помните».

Она говорила, а он смотрел в сторону. Он смотрел вправо на пустую стену в другой стороне комнаты. Ему было стыдно. Это заставило Кейт думать, что О’Брайан действительно в какой-то степени переродился. Кейт хоть и верила в Бога, но не очень верила во фразы типа «отдал свою жизнь Иисусу». Видимо, О’Брайан верил в подобное, и это изменило его к лучшему.

«Я, помню, думал, что если их убью, то не случится ничего страшного, – сказал он. – Она изменяла мне, но я сам это позволил. Я хочу сказать, что на наших вечеринках тоже ей изменял. Мне было больно слышать, что она полюбила другого. Её слова ранили больше, чем мысли о том, как она занимается с ним сексом. Что-то во мне… Внутри меня зародился мрак. Я думал, что если я убью её, потому что люблю, то это будет не так страшно. Но если бы я убил её в порыве ярости, то тогда это стало бы чем-то очень и очень ужасным. Так я себе говорил. Я говорил себе, что убиваю её, потому что люблю, потому что вместе мы разрушили наш брак, но умереть за это должна была она, потому что позволила изменить своё отношение ко мне. Тогда свингерство казалось мне нормальным. Всё было весело и невинно, потому что мы оба были согласны. Но когда в дело вмешались чувства,.. мне стало легче их убить».

«Для вас это было что-то обыденное, – сказала Кейт. – Вы смогли убедить себя, что её убийство было актом любви, пусть и извращённой, и поэтому было допустимо?»

«Да».

«Поэтому вы так легко во всём сознались? Я помню, как говорила не только с вами, но и с полицией, которая первой прибыла на место преступления. Офицеры сказали, что вы сразу сознались во всём, словно не понимали, из-за чего начался весь сыр-бор».

«Вы правы. Тогда я действительно не понимал».

«До этого вы думали об убийстве?» – спросила Демарко.

«Я довольно много думал об убийстве. Я с детства думал о том, чтобы убить мачеху. И соседскую собаку. Я почти сделал это, когда мне было шестнадцать».

«Получается, вы убили из любви? – спросила Демарко. – Всех троих?»

«Нет, из любви я убил только жену. Её любовника я убил из ярости. А третью… Если говорить честно, меня просто понесло. К тому моменту всё это стало казаться… даже забавным».

Он был близок к тому, чтобы разрыдаться, и Кейт не могла знать, как долго он ещё выдержит. Она была довольна. Она знала, что выжала из него всё, что могла. Информации было немного, но она смогла проникнуть в сознание человека с обыденным отношением к убийству.

«Вы сказали, что чуть не убили собаку, когда были подростком, – сказала Демарко. – Почему чуть?»

Кейт была приятно удивлена. Она и сама хотела задать тот же вопрос, но решила, что он не относится к делу – так они могли отвлечься от темы разговора. Но со стороны молодого агента это был отличный вопрос.

«Понимаете, там дело было в злобе. Собака постоянно гоняла нашего кота. Когда у кошки родились котята, собака добралась до них и убила всех, кроме одного. У меня было ружьё двадцать второго калибра, с которым я ходил на охоту, и однажды, когда пёс показался во дворе, я вышел с ружьём на заднее крыльцо. Я прицелился и практически нажал на спусковой крючок».

«Вы уже тогда понимали, что это решение было основано на ярости, а не на любви?» – спросила Демарко.

«Знаете, я никогда об этом не задумывался, но вы правы».

«Вы обсуждали это с другими заключёнными?» – спросила Кейт.

«Случай с собакой? Конечно. И даже обсуждал с ними разницу между тем, что я понимал под убийством из любви и ярости. Когда меня избавили от моего греха, я понял, что нет такого понятия, как убийство из любви. Даже если речь идёт об убийстве разбойника, угрожающего вашей семье. И в этом случае любовь к семье не имеет ничего общего с причиной убийства. Всё дело в самозащите».

«И как вы соотносите это с убийством жены и тех двоих?» – спросила Кейт.