Будет кровь

22
18
20
22
24
26
28
30
4

Дом Гибни находится в микрорайоне Мидоубрук-Эстейтс. Когда Холли уже кружит по паутине улиц (направляясь к дому паучихи, думает она, и ей тут же становится стыдно: разве можно так думать о собственной матери), Джером говорит:

– Если бы я жил здесь и возвращался домой пьяным, потратил бы час, отыскивая нужный мне дом.

Он прав. Все дома – новоанглийские «солонки», отличающиеся друг от друга только цветом… а это не сильно помогает в темноте, даже если горят уличные фонари. В теплые месяцы перед домами наверняка разные клумбы, но сейчас палисадники Мидоубрук-Эстейтс покрыты корочкой лежалого снега. Холли может сказать Джерому, что ее мать любит одинаковость, так у нее возникает чувство безопасности (у Шарлотты Гибни свои причуды), но не говорит. Она готовится к напряженному ланчу и еще более напряженной второй половине дня. Переезд, думает она. Господи!

Она сворачивает на подъездную дорожку к дому номер 42 по Лили-корт. Заглушает двигатель, поворачивается к Джерому.

– Ты должен подготовиться. Мама говорит, за последние недели он сильно сдал. Иногда она преувеличивает, но, боюсь, не в этот раз.

– Я понимаю ситуацию. – Джером коротко сжимает ее руку. – Я не пропаду. Главное, ты держись, хорошо?

Прежде чем она успевает ответить, дверь дома номер 42 открывается, и появляется Шарлотта Гибни, в той самой добротной одежде, в какой ходила в церковь. Холли нерешительно вскидывает руку в приветственном жесте, Шарлотта не отвечает.

– Заходи, – говорит она. – Ты опоздала.

Холли это знает. На пять минут.

Когда они подходят к двери, Шарлотта одаривает Джерома взглядом «а он что здесь делает?».

– Ты знаешь Джерома, – говорит Холли. Это правда. Они встречались пять-шесть раз, и Шарлотта всегда смотрит на него одинаково. – Он вызвался поехать со мной и оказать моральную поддержку.

Джером ослепительно улыбается Шарлотте.

– Добрый день, миссис Гибни. Я сам напросился. Надеюсь, вы не возражаете?

Этот вопрос Шарлотта пропускает мимо ушей.

– Заходите. Я здесь закоченела.

Словно из дома она вышла не по своей воле, а поддавшись на их уговоры.

В доме номер 42, где Шарлотта живет со своим братом после смерти мужа, очень жарко и так сильно пахнет ароматической смесью, что Холли остается лишь надеяться, что она не начнет кашлять. А может, и задыхаться, что еще хуже. В маленькой прихожей – четыре пристенных стола, до предела сужающих проход в гостиную. И путь этот опасен, потому что каждый стол заставлен маленькими фарфоровыми фигурками, коллекционирование которых – страсть Шарлотты: эльфы, гномы, тролли, ангелы, клоуны, кролики, балерины, собачки, кошечки, снеговики, Джек и Джилл (оба с ведрами) и pièce de la résistance[18] – Пекаренок Пиллсбери.

– Ланч на столе, – говорит Шарлотта. – Боюсь, только фруктовый салат и холодная курятина, но на десерт торт и… и…

Ее глаза наполняются слезами, и, увидев их, Холли ощущает – несмотря на всю работу с психотерапевтами – волну негодования, близкую к ненависти. Может, это ненависть. Она думает о том, сколько раз плакала в присутствии матери и ей всегда предлагали идти в ее комнату и оставаться там, «пока слезы не высохнут». Ей очень хочется бросить в лицо матери те самые слова, но вместо этого она неловко обнимает Шарлотту. И понимает, чувствуя косточки под дряблой и тонкой плотью, что ее мать совсем старая. Разве может она испытывать неприязнь к старой женщине, которая так нуждается в ее помощи? Ответ вроде бы очень простой.

Через мгновение Шарлотта отталкивает Холли с легкой гримасой, словно унюхала что-то неприятное.