Шоссе в никуда

— А тем, что я, когда там на бровке стою, — Барковец махнул рукой в сторону беговых дорожек, — я на него кричу громче, чем на остальных. А потом, когда все закончат, я ему еще дополнительную нагрузку даю, потому что, если не пахать, результата не будет.

— Он же у вас десять лет отзанимался! — не смог сдержать своего разочарования Зубарев.

— Почему десять? — не согласился Барковец. — Все пятнадцать будет, если не больше. Он же пришел ко мне, мальчишка еще был совсем, а ушел, когда, ему лет двадцать семь уже исполнилось. Или двадцать шесть. — Владимир Федорович задумался, пытаясь вспомнить точнее.

— Ну не может быть такого, чтобы за пятнадцать лет вы с ним по душам ни разу не говорили, — не мог поверить Вадим, — так не бывает.

— Почему не бывает, — пожал плечами Барковец, — вот сейчас ребята ушли, некоторые по многу лет здесь уже. Вот они вышли, дверь закрылась. Их нет, понимаете? Завтра дверь откроется, они все соберутся вокруг меня, и мы начнем тренировку. И так изо дня в день, из года в год. Бывает, мы с ними на соревнования выезжаем, там, конечно, больше общения. Но если завтра у тебя чемпионат России, то ты сам так настроен, что для тебя ничего другого, кроме завтрашнего выступления, не существует.

— Ну а после?

— А после, — усмехнулся Владимир Федорович, — мы порой на финальный забег сразу со всеми вещами приезжали, а потом после награждения бегом в аэропорт, потому как лишние сутки в гостинице нам никто не оплачивает. Понятно, что по дороге ребята общаются, им надо как-то эмоции из себя выплеснуть, но я в их разговоры не лезу, стар я уже для этого. Что касается Кости, я так скажу, что он особо близко ни с кем и не сходился, молчун был такой. Хотя, если до какого конфликта доходило, крику от него всегда стояло немерено. Такое ощущение, что он пока молчал, весь этот крик в себе накапливал, а потом разом мог выплеснуть на кого-то. Так что здесь у него друзей не было.

— Как же он с таким характером у вас в любимчиках оказался? — удивился Зубарев.

— Да все просто, — развел руками Барковец, — бегал он хорошо, вкалывал по полной программе. Если бы не травмы, мог бы очень далеко пойти. А так, — Владимир Федорович с сожалением вздохнул, — выше второго места на России не поднимался.

— Много травм было? — больше из вежливости спросил Лунин.

— Хватало, не сказать, что что-то серьезное, больше по мелочовке, но, как назло, всегда к самым серьезным стартам. Он из-за этого, мне кажется, еще больше на всех озлобился. Вы понимаете, что значит для спортсмена понимать, что ты лучший, что ты можешь быть первым и в это же время не быть им из-за какой-то дурацкой болячки?

— Да, конечно, — пробормотал Илья.

Что именно это значит для спортсмена, он представлял плохо, но почему-то вспомнил, как сильно расстроился год назад, когда наконец после очередного разговора с сияющим свежеполученными генеральскими погонами Хованским понял, что внеочередного звания подполковника у него не будет.

— А я понимаю, что мы зря к вам притащились, — прямолинейно заявил Вадим, — вы бы и по телефону могли сказать, что ничего не знаете, — добавил он укоризненно.

— Ну, извините, коли что не так, — Владимир Федорович поднялся со скамейки и, извиняясь, приложил руку к груди, — не подумал. Да и, если честно, про Костю узнать хотелось, что с ним. Вы ведь по телефону бы вряд ли что сказали. Вот теперь узнал, — Барковец вздохнул, — даже в голове не укладывается, что быть такое может.

Илья тоже встал и протянул Владимиру Федоровичу руку.

— Мы, пожалуй, поедем. — Барковец с силой стиснул Илье ладонь. — Желаю вам вырастить новых чемпионов. Без травм.

— Это непременно, — пробормотал Владимир Федорович, почему-то не отпуская руку Лунина. — Я вот что подумал, уж не знаю, будет ли с этого вам какая польза.

Уже сделавший шаг в сторону выхода Зубарев замер и обернулся.

— Занимался у нас раньше один молодой человек, Юра Рыбин. Ну, как у нас, тренировались они не с нами, конечно. У них дисциплина хоть и к легкой атлетике относится, но весьма специфическая, толкание ядра. Слышали про такую?