Мать разрыдалась. Отец бросил на Ирен мрачный взгляд.
– Это старая история. Ему тогда было шестнадцать. А с чего вы решили, что это имеет отношение к делу?
Циглер бросила быстрый взгляд на плачущую мать и снова повернулась к отцу.
– Вы знали, что ваш сын был дилером?
– Кем?
– Он торговал наркотиками…
И тут на лице отца впервые отразилось страдание.
– Мы с ним почти не общались. Он с нами не разговаривал, никогда не звонил, а на наши звонки не отвечал. Мы почти год не виделись. А перед этим он стал грубить, вел себя вызывающе и агрессивно. И со мной, и с матерью.
– То есть у вас тоже нет никаких предположений, кто мог это сделать? – спросила Циглер, пропустив мимо ушей его речь.
Она, наоборот, считала, что многие представители старшего поколения слишком держатся за свои кресла, за свою ренту и привилегии в ущерб новым поколениям.
Мать отрицательно покачала головой, а отец стиснул зубы:
– Я ведь только что сказал, – произнес гинеколог голосом, режущим, как лезвие ножа, когда оно входит в масло.
– Благодарю. Мы свяжемся с вами, если возникнут еще вопросы.
– А его собака, – осведомился Марсьяль Хозье, – как с ней поступили?
Ирен Циглер вскинула голову.
– Собака? Какая собака?
– У Тимотэ был бойцовый пес… Черный ротвейлер… Думаю, пес был единственным, кого он действительно любил.
Циглер пристально на него взглянула.
– Мы не нашли никакой собаки.
19