– Что ж… я расскажу тебе более… Я из семьи, которую можно было бы отнести к… Есть такое русское слово intellegencya. Ни в одном другом языке такого слова нет, только в русском. Быть интеллигентом – значит, иметь обостренную совесть. И не соглашаться со злом даже тогда, когда с ним согласны другие. Таких людей – сейчас уже нет. В 30-е годы – а мои отец и дед тоже были членами Коммунистической партии Франции – все было понятно. Либо ты на стороне угнетенных, либо ты на стороне угнетателей. Никакой другой позиции нет и быть не может. Мы молились на Советский Союз. Желали удачи ему в деле построения нового общества. И так было до тех пор, пока не появился Сталин… Знаешь, Сталин… я не думаю, что он был коммунистом на самом деле. Мой дед знал Ленина, помогал ему, когда он жил во Франции – Ленин был коммунистом. Про Сталина тогда мало что слышали… никто не понял, как ему удалось встать во главе мирового коммунистического движения после того, как умер Ленин. Ленин относился к intellegencya, он был великим философом и мыслителем, его труды, написанные еще здесь, в Европе – это несколько десятков томов. А что написал Сталин88? Сталин был таким же, каким был, к примеру, Саддам Хусейн. Жестоким уголовником, который не пришел к коммунизму самостоятельно, силой мысли – а просто уверовал в него. Он был не более чем малообразованным деспотом из Азии, который придя к власти в великой стране, начал строить то, что видел вокруг себя в детстве. Азиатскую деспотию на полмира. Я тебя не утомил?
Морена покачала головой
– Хорошо. Сталин подмял под себя Коминтерн, он расстрелял множество хороших людей – всех, кто мог быть с ним не согласен, кто был с ним не согласен – и даже тех, кому он просто не доверял. Сталин расстреливал всех, он считал, что это единственный способ решить любую проблему – нет человека, нет и проблемы89. Тогда в какой-то момент мы поняли, что Сталин не коммунист, он тиран – но было уже поздно. Мы вынуждены были сотрудничать с ним, чтобы спасти Францию и всю Европу от более страшного зла – гитлеризма.
…
– Потом преступления Сталина стали общеизвестны – и с тех пор погибла мечта. Стало просто невозможно мечтать о том, чтобы во Франции было так же, как в СССР – потому что это означало ГУЛАГ. От нас за пять лет отвернулось три четверти наших избирателей. До разоблачения Сталина мы побеждали на выборах. А я стал коммунистом тогда, когда правые извратили само левое движение, саму левую идею. Они просто наняли нас. Теперь коммунисты стали посредниками между буржуями и рабочим классом. Они ходили на предприятия как на работу. Величайшим оскорблением истории стало то, что от коммунистической партии избрался президентом Франсуа Миттеран – который до войны поддерживал Скрещенные стрелы полковника де ля Рока90. А теперь происходит нечто намного более страшное – то о чем никто даже думать не думал. Они поставили себе на службу нашу революцию. Сербия, Украина, Киргизия… они мечтают это сделать в России. Бернар Анри-Леви, который в шестьдесят восьмом сражался на баррикадах – теперь поддерживает украинских фашистов. Левый поддерживает правый национализм, стоит на одной трибуне с этой свиньей МакКейном, который получил свое за то, что бомбил вьетнамские города. В шестьдесят восьмом мы посылали деньги во Вьетнам, чтобы он мог выстоять против американских убийц. А теперь… А теперь…
Профессор больше ничего не мог говорить. Он просто сидел за столом, и крупные слезы катились у него по щекам из-под запотевших очков.
Морена взяла его руку своей, и они какое-то время просто сидели и молчали. Вот и еще один хороший человек, которого она встретила. Человек, который не заслужил того что с ним стало. Впрочем… кто заслужил?
– Месье Дюбон. Месье Дюбон, послушайте меня.
Профессор снял очки, лицо его сразу стало каким-то… жалким, беззащитным.
– Зря я тебе это сказал. Зря.
– Нет, не зря. Послушайте меня. Меня сложно называть левой… как и людей с которыми я работаю. Но я за справедливость. У нас нет больше ни правых, ни левых. Есть элита… единая элита, в которой правый и левый – не более чем слова. То, чем можно обманывать людей на выборах. За кого бы люди не голосовали – правые, левые… ничего не изменится. Они лгут нам. Обманывают. Говорят то, что мы хотим услышать – но делают то, что считают нужным и правильным для себя. Им плевать на нас. Но им не плевать на деньги. Скажем, если у вас будет… скажем десять миллионов евро. Или двадцать. Или тридцать. Что вы сможете сделать?
– К чему эти разговоры? – расстроено произнес профессор.
– Это не разговоры.
Профессор протер очки, надел и долго глядел на нее.
– Нет. Нет, нет… Извини, но я не буду играть в твою игру.
– Вы не знаете ее правил.
– Отчего же, знаю. Ублюдки хотят раскачать ситуацию? Новые желтые жилеты? Нет, нет. Нет, нет, нет…
– Никаких жилетов. Никаких ублюдков. Только я. И мои интересы. Вы помогаете мне. Я вам плачу. Назовете сумму?
Профессор сделал неопределенный жест рукой
– Сумма… ну, скажем, если дело серьезное… полмиллиона.
ebooksa