Дикая яблоня

22
18
20
22
24
26
28
30

— А-а, нагнал я на вас страху? Вместо двух глаз сразу стало четыре? — победно сказал Ажибек.

Старик Байдалы только махнул рукой и побрел на другой конец тока, бормоча что-то под нос. А вскоре мы услышали знакомый возглас Ажибека:

— Сломалась, опять сломалась! Беда!

Но оказалось, что Ажибек просчитался, рано начал праздновать свою победу. Он не заметил, как на току появился уполномоченный из района. Товарищ Алтаев всегда возникал неожиданно, будто появлялся из-под земли. Мы считали, что он на другом, самом дальнем участке колхоза, а он тут как тут. Можно было подумать, что он одновременно находится везде.

Увидев, что молотилка остановилась, уполномоченный сразу устремился к Ажибеку.

— Кто ремонтировал машину? — спросил он, грозно сверкая глазами.

— Да ведь я закрутил… — несчастно пробормотал старик Байдалы.

Аксакал, как и все, очень боялся этого уполномоченного. Тот ходил вечно суровый — брови нахмурены, губы твердо сжаты. Один пустой рукав выгоревшей добела гимнастерки заправлен за ремень. Руку он, говорят, потерял на фронте, в ожесточенных боях на Волге.

Я слышал, как женщины сетовали между собой:

— Другие уполномоченные были как люди. Сидят себе в доме председателя да попивают чай, а этот ни себя не жалеет, ни других. Так и следит, точно мы все жулики.

Он и вправду никому не давал покоя ни ночью ни днем. То туда, то сюда посылал Нугмана и маму мою и сам будто бы находился в непрерывном походе, даже шинель носил повсюду с собой, повесив ее на локоть целой руки. И только дом не очень-то надрывающегося на работах Ырысбека он почему-то обходил стороной.

Отругав старика Байдалы, уполномоченный уселся на горку соломы и оттуда точно с кургана смотрел за работой, ощупывал каждого взглядом. Когда же настало время обеда и женщины собрались в аул, уполномоченный с криком «стой, всем оставаться на месте!» скатился со своего командного поста.

— А теперь пусть тот, кто украл зерно, вернет его на место! Или я обыщу каждого сам! — пригрозил уполномоченный, загораживая собой дорогу.

И женщины, краснея, стыдясь друг друга, стали вытряхивать зерно. Горсть из кармана, полгорсти из шерстяного чулка.

Товарищ Алтаев еще строже нахмурил густые брови, еще крепче сжал узкие губы и дрожащим от возмущения голосом произнес:

— Товарищи! Сейчас у нашего народа единая цель — разбить фашистских оккупантов, срубить их под самый поганый корень! И Красная Армия под руководством партии гонит врага все дальше и дальше, прочь с нашей советской земли! Но, товарищи, это дается нелегкой ценой! Я сам был на фронте и знаю — какой! Там не только пуля твой враг. Чтобы добыть победу, нашим славным бойцам приходится мерзнуть в окопах, ходить в атаку по пояс в холодной воде и не смыкать сутками глаз!

— Горемычные, как же им там достается, — вздохнула Батика, и другие женщины тоже завздыхали, жалостливо, тяжело:

— Бедные…

— Скорей бы это закончилось.

— Вот-вот! — злорадно подхватил уполномоченный. — А здесь далекий тыл. Не свистят здесь пули, нет снарядных разрывов. И от вас требуется всего лишь одно: отдать все, что у вас есть, в помощь бойцам Красной Армии! Не так ли?