Слово

– Да жалко их, – улыбнулась бабушка. – Постой! Я же старую шпалеру-то, кажется, не выбросила. Должна в кладовке лежать… – Она заспешила в кладовую и скоро вернулась с толстым рулоном блеклой, потерявшей цвет шпалеры. – Вот хорошо, что не выбросила, – радовалась она. – Вот и пригодилась…

– Баба, а у тебя в шкафу тетрадей много! – выпалила внучка. – Что они валяются? Все равно исписанные.

– Тетради я отдать не могу, – строго сказала Вера Георгиевна. – Это же моих учеников тетради, я их тридцать, лет собирала… Так и быть, отдам тебе журналы.

Когда узел завязали, оказалось, что девочке одной его не донести до базара, и бабушка, оставив домашние хлопоты, пошла ее провожать. На улице стояла осень, на немощеных тобольских улицах хлюпала грязь, внучка помогала тащить узел, но больше висла на нем и путалась под ногами.

– Купим шариков, ты мне их надуешь, а я с ними на демонстрацию пойду, – трещала Надя. – Хорошо бы еще на четыре свистульки хватило. Я бы маме с папой дала, тебе и себе. И мы бы в воскресенье собрались и свистели, правда?

Вера Георгиевна улыбалась, то и дело оттаскивая внучку от луж, и согласно кивала. Она радовалась, что дожила до времени удивительного, до времени, в котором, как в калейдоскопе, смешалось прошлое, настоящее и будущее. Смешалось, но одновременно жило само по себе, и человек жил как бы сразу в трех временах. Где-то в небе, за низкими осенними облаками, за воздушной оболочкой Земли, летел искусственный спутник – разве это не чудо? Кажется, только вчера Вера Георгиевна такой же девочкой, как Надя, ходила с отцом смотреть на первый аэроплан. Тогда они жили во Владимире, и глянуть на чудо сбежался весь город. Аэроплан кружил в воздухе, качал крыльями, скользил как бы под горку, заставляя публику восхищенно ахать и хвататься за сердце.

И тогда же по Владимиру ездил татарин на худой, мосластой лошаденке, запряженной в телегу, и кричал натруженно и лениво: «Халат-халат! Халат-халат!» Заслышав его, дети тащили из дому бумагу, тряпье, кости и меняли на те же воздушные шары и свистульки. Помнится, бегала за свистульками и шарами и Вера с сестренками и братом. Однажды они утащили из шкафа дорогое пальто отца, но татарин-старьевщик его не взял и привел детей к матери. Мать отблагодарила его серебряным рублем, а старьевщик на радостях вручил каждому по свистульке.

Удивительное время! Одно в нем изменялось стремительно и необратимо; другое, наоборот, оставалось неизменным, вечным. Когда Вера Георгиевна пришла с внучкой на базар и отыскала сарайчик, где принимали макулатуру и вторсырье, ей пришлось удивиться еще раз. За наскоро оборудованным прилавком сидел точь-в-точь такой же старьевщик, что приводил их к матери и приносил отцово пальто. И лицом был похож, и тоскливо-равнодушным голосом, хоть и не кричал, как раньше: «Халат-халат!» На прилавке длинной вереницей стояли птицы-свистульки, висели под потолком надутые пестрые шары, а в глубине сарая возились возле груды бумаги двое рабочих, которые прессовали ее и увязывали в тюки.

– На тряпка шар даем, – объяснял старьевщик. – На бумага свисток. На кости – то другой.

В приемном пункте толкались дети, кое-кто за неимением макулатуры выклянчивал шары и свистульки за деньги. Старьевщик отказывал и посылал за старьем домой.

– Эх, были бы у нас кости, – мечтательно сказала внучка. – На кости мы бы шары и свистульки взяли…

Старьевщик работал быстро, шутил, успевал свистеть в свистульку, подзадоривая и раздразнивая ребятишек. Когда подошла очередь Веры Георгиевны и Нади, старьевщик велел развязать узел и взвешивать бумагу и тряпки отдельно. Увидев рулон старой шпалеры, он замотал головой из стороны в сторону и столкнул его с весов.

– Такой бумага не примам, – сказал он, показывая на засохший клейстер. – Грязный бумага, плохой.

Внучка чуть не заплакала: вся надежда была на этот рулон. К тому же старьевщик занизил цену, сославшись на пыльное пальто и сырую бумагу. Вера Георгиевна с этим спорить не стала, но попросила принять все-таки шпалеру, потому что выходило совсем уж скудно – два шара и свисток.

– Проходи – проходи, – торопил старьевщик. – Следующий!

– Мы в такую даль несли, – виновато улыбаясь, просила Вера Георгиевна, – Девочка вот несла, внучка… Примите ради бога.

– Грязный бумага не примам! – повторил старьевщик. – Брось его туда, мусор.

Он показал на мусорный ящик в углу сарая и принялся взвешивать макулатуру, которую принес очередной посетитель.

– На тряпка шар даем! – приговаривал он. – Надуешь – космос полетишь! Спутник будешь! Давай-давай!

Вера Георгиевна подхватила рулон и бросила его в мусорный ящик. Но в тот момент, когда опускала крышку, мельком заметила черный угловатый предмет, который валялся в недрах ящика. Она хлопнула крышкой и, взяв внучку за руку, вышла из приемного пункта. Однако этот черный предмет все еще стоял в глазах, вызывая какое-то непонятное беспокойство. Она остановилась в раздумье. Сходить глянуть? Но неудобно, вот, скажут, интеллигентная старушка, а по мусорным ящикам шарит…