-- Тебе так идет, Лиля, простое платье, -- заметил Поддубный.
Она не без кокетства прищурила на него глаза. Тряхнула головой, поправляя волосы, спросила:
-- Комплимент?
-- Yes, darling! -- шутливо ответил он.
Улица вывела их на тополевую аллею, которая шла к плотине. Поблескивала вода в пруду, обрамленном камышами.
В воде барахтались детишки. В предвечернем воздухе звонко раздавались их голоса. Поддубный огляделся кругом и сказал мечтательно:
-- И язык для нас непонятный, и обычаи не такие, как у нас, а люди свои, добрые, советские.
-- Очень хорошие люди, -- ответила Лиля. -- А как далеко вперед шагнула культура села! Взять хотя бы Зейнаб. Дочь простого дехканина, она закончила университет. Прежде здесь все поголовно были неграмотными, а теперь в десятилетке обучаются, на машинах да на мотоциклах разъезжают.
-- А по ту сторону совсем не то. -- Поддубный указал рукою на Копет-Даг, окутанный синей дымкой. -- В погожий день видно, как иранские крестьяне пашут буйволами свои нивы. Здесь тракторы, а там -- буйволы. Здесь дома европейского типа, а там -- хижины.
Миновав плотину, они подошли к карагачу, одиноко стоявшему в поле и бросавшему на землю лохматую тень. Вдали зеленели хлопковые нивы, разрезанные арыками. Под карагачем Поддубный остановился.
-- Мало времени осталось для нас, Лиля, -- с грустной улыбкой сказал он. -- Тебе скоро в институт...
Лиля сорвала листок и прикусила его белоснежными зубами.
-- Смотри, Ваня, какие узоры... -- После паузы спросила: -- А почему ты скрывался от меня в эти дни?
-- С Телюковым была неприятность.
-- Какая?
-- Ошибку в полете допустил... Но все обошлось благополучно.
Раскаленным шаром солнце медленно скатывалось за горизонт. Приближались сумерки. Над тополевой аллеей повисла луна.
-- Не думал я, Лиля, что здесь, в песках Каракумов, найду свое счастье.
-- А ты уверен, что нашел?
-- Уверен, Лиля. Ты -- моя! Моя навсегда, на всю жизнь! -- Он поднял ее на руки. -- Буду просить Семена Петровича и Харитину Львовну. Ведь ты согласна, Лиля?