Подождав, пока Семен Петрович успокоится, отведет душу, он вкратце изложил ему план.
-- Ого, что тебе взбрело в голову! -- загудел голос Семена Петровича в трубке. -- Не лез бы ты, хлопче, допрежь батьки в пекло. Прыток больно!
-- Ничего не прыток! У американцев это практикуется.
-- Сомневаюсь. Они свои устаревшие самолеты и вообще всякий военный хлам продают стеллитам. На тебе, Данило, что нам не мило, а ты доллары взамен...
-- И продают, конечно, и используют как мишени.
-- Нет у нас необходимости подражать американцам, -- упирался полковник.
-- Подражать нечего, но ценное надо перенимать.
-- Нет, нет, выкинь ты это дело из головы!
-- Не выкину, Семен Петрович! Горбунов -- за. Попробуем ходатайствовать перед высшим начальством.
-- Ну, валяйте, валяйте, коль нечего вам делать. Только заранее предупреждаю: ничего не выйдет.
-- Посмотрим.
Спустя примерно неделю с того дня, как замполит опечатал пакет с докладной запиской в адрес Военного совета, на аэродроме Кизыл-Кала приземлился транспортный Ли-2, из которого высадилась группа офицеров во главе с главным инженером соединения. Увидя своего прямого начальника, инженер-подполковник Жбанов поспешил ему навстречу, чтобы отдать рапорт.
На стоянке самолетов засуетились:
-- Комиссия!
Особенно волновались те, кто чувствовал за собой какую-нибудь провинность. Несколько техников побежали в помещение, где хранились формуляры, и начали наскоро заполнять соответствующие графы, которые должны были заполнить раньше. Механики, оружейники, прибористы рвали ветошь и начинали драить самолетам фюзеляжи, крылья, хвосты. Утром, снимая со своего самолета чехол, техник-лейтенант Гречка оторвал шнурок. Не ахти какой дефект, но и к нему тоже может придраться комиссия... Гречка замаскировался под самолетом и, вынув из панамы иглу, принялся поспешно пришивать злополучный шнурок.
Волнения, однако, оказались напрасными. Вопреки ожиданию, главный инженер в сопровождении офицеров направился в противоположную сторону аэродрома, туда, где стояли старые, никому не нужные бомбардировщики Ту-2. Авиаспециалисты, поддавшиеся переполоху, дабы сгладить свою поспешность, а главное, напрасную рачительность и растерянность, разглагольствовали.
Гречка рассуждал как бы сам с собою:
-- Ну что такое шнурок? Так себе, чепуха. А увидели бы члены комиссии, что его нет на чехле, -- сразу в блокнот. А потом: "Такой-сякой техник Гречка плохо ухаживает за своим самолетом". И пошла бы писать губерния... Как-то -- это было еще в школе, -- продолжал Гречка, обращаясь к товарищам, -- налетела комиссия, тоже из штаба. Дернуло одного инженера заглянуть в кабину моего самолета. А там, как на грех, грязь прилипла к педалям. Вот за эти-то педали и гакнуло мне... Так протирали с песочком, что в пот кинуло... А ведь, по правде говоря, отличником считался. К медали был представлен. Не довелось увидеть мне ту медаль. Даже фотографию мою выскребли с доски отличников... Так сразу слава моя и померкла... Посему с комиссиями шутки плохи...
Авиационные специалисты любили слушать Гречку, который говорил по-русски с мягким украинским акцентом. Получалось у него очень своеобразно. Говорил он всегда серьезно, без тени улыбки, с наивной простотой. А интонации были теплые, с юмором.
Прилетевшие офицеры снимали с бомбардировщиков чехлы.