На далеких рубежах

22
18
20
22
24
26
28
30

Заручившись согласием командира полка на первый вылет по сигналу КП, Телюков пребывал в отличном настроении, шутил с товарищами, сыпал остротами.

-- Ты, Вано, -- говорил он стажеру академии капитану Махарадзе, -ложись спать. Можешь преспокойно храпеть до утра; после меня тебе все равно нечего будет делать в воздухе.

-- Знаешь, слепой сказал -- увидим! -- ответил Махарадзе, который тоже был не менее опытным и боевым летчиком-истребителем.

-- Ложись, князь, ложись! Кстати, почему это тебя князем величают? Ты что, действительно голубой крови?

-- Голубой.

-- Не болтай!

-- Серьезно.

-- А как же тебя в партию приняли?

-- Так и приняли. И в академию взяли.

-- Странно. Осколок именитого рода и вдруг -- в партию.

-- А вот так, брат, получилось...

Завязался тот досужий разговор, который, пожалуй, можно услышать только в дежурном домике, где летчики-перехватчики днюют и ночуют, иногда месяцами сидя без дела, но не имея права никуда отлучаться. Каждую минуту, каждое мгновение любого из них, а быть может, и всех вместе могут поднять в воздух. Летчикам разрешается спать, но одетыми, держа при себе шлемофон и сумку с кислородной маской; разрешается играть в шахматы, в домино, читать книги, слушать радио. Одним словом, развлекайся, но никуда не отлучайся.

Этой ночью подполковник Поддубный тоже дежурил в роли рядового летчика, и его тоже заинтересовало, почему в самом деле Махарадзе называют князем. Шутят, что ли?

-- Да нет, есть в этом доля правды, -- смутился Махарадзе, когда командир спросил его об этом. -- Познакомился я с одной девушкой, -- начал он неторопливо, -- а вскоре и свадьбу сыграли. Месяц спустя ко мне в авиационный городок приехала теща в гости. Посмотрела, как мы живем-поживаем, а потом шепчет мне доверительно: "Ты, Вано, -- говорит, -не забывай, что ты теперь не какой-нибудь простолюдин... Ты забудь, что отец твой пастухом был. Ты теперь князь". Я подумал, что она маленько того... Нет, гляжу, вынимает теща из-за пазухи какие-то засаленные бумаги. А на тех бумагах -- черным по белому -- гербы старинные... Читаю. Оказывается, все правильно. Моя теща -- княжеская дочь, а моя, значит, жена, выходит -княжеская внучка. Так получается.

Обидно мне стало и как-то не по себе... Схватил я те бумаги и хотел в печку сунуть. Сословия, говорю, давно отменены и не позорьте, мамаша, доброго моего имени. Ох и взялась же она за меня и давай отчитывать! И негодяй я, и плебей, и простолюдин, кем только на обзывала! Слушал я, слушал да и указал теще на дверь. Заодно и жену хотел туда же спровадить. Но оказалось, она за меня. Говорит: господи, как мне осточертела эта возня с гербами!

Ну, теща ушла, а я призадумался. Что ж теперь делать? Только-только в кандидаты партии вступил, и отец у меня коммунист, а тут такая петрушка... Обратился за советом к секретарю партийного бюро. Так, мол, и так, говорю. Женился, а жена, говорю, оказалась осколком титулованного рода -- внучка князя. Секретарь выслушал и пальцем мне грозит: не крути, говорит, Вано, хвостом! Женился -- живи!

Не поверил, значит. Я -- к замполиту полка. Так и так -- и опять за свое. Жена, мол, с прошлым, внучка князя, как быть?

Поглядел на меня замполит, усмехнулся, а потом сказал с досадой: "Всяких субчиков, охотников разводиться, встречал, а с такими еще дела не имел!" Я ему твержу: серьезно, мол, докладываю.

Не поверил и замполит.

Тогда обратился я к начальнику политотдела, взял рангом выше. Выслушал он меня очень внимательно и говорит: "Ума у тебя палата, а разума маловато. Обед сама готовит? -- спрашивает. "Сама", -- говорю. "И белье сама стирает?" -- "Сама", -- говорю. "И полы моет или служанку нанимает?" -- "Моет, -отвечаю, -- сама, да еще иной раз пуговицы на мундире асидолом чистит, штаны гладит". -- "Так какая же она княжна? Трудящийся человек -- это уже наш человек. Живите себе, товарищ Махарадзе, ведь вы любите свою жену?" Я признался, что люблю. Так и живем. И сын у нас есть.