На далеких рубежах

22
18
20
22
24
26
28
30

Капитан Махарадзе рассказывал эту историю с грузинским акцентом, с добрым народным юмором. Поддубный и Телюков хохотали от души.

-- Ну, ты артист, Вано, ей-богу, артист! -- восхищался Телюков.

В определенное время к дежурному домику подкатил грузовик, за окном сверкнули фары. У Телюкова екнуло сердце. Привезли ужин.

Нина вошла не то в собачьей, не то в волчьей дохе и в таком же сером меховом капюшоне. Ее можно было принять за эскимоску.

С той поры как Телюков получил пощечину, он больше не заигрывал с девушкой. И злился на нее, и стыдно ему было. "Аллах вас всех возьми! -рассуждал он. -- Что же это получается? Какая-то девчонка залепила пощечину офицеру-летчику!"

И сейчас, увидя ее, он отвернулся, даже не поздоровался.

А сердце все же екнуло. С чего бы это?..

Девушка сгружала ящики с продуктами и посудой и переносила в комнату, где обычно ужинали дежурные экипажи. Ей никто не помогал.

Украдкой Телюков наблюдал за ней, когда отворялась дверь. Она казалась ему в своем наряде просто очаровательной. Нина, очевидно, чувствовала на себе его взгляд и заметно волновалась.

Взвалив на плечи тяжелый ящик, она неожиданно споткнулась на скользких ступеньках и съехала вниз. Послышался грохот бьющейся посуды. Телюков поспешил на помощь, помог девушке подняться.

-- Ушиблись? Сильно?

-- Спина... ой... -- простонала официантка.

Ее губы искривились, как у ребенка, готового расплакаться. И таким нежным-нежным показалось Телюкову лицо девушки. Взял бы и расцеловал...

-- Спасибо, капитан, -- она с трудом выпрямилась, замирая от боли.

Телюков отвел ее в комнату и, возвратившись к злополучному ящику, поднял его.

-- Э-э, да тут, кажется, одни черепки остались.

-- Правда? -- испуганно спросила Нина.

-- Ей-ей!

Осмотрели ящик. Из десяти тарелок уцелело только четыре.

-- Я уже имела предупреждение по поводу этой посуды. Теперь меня уволят.