Лишь только мадемуазель Кардик произнесла эти слова, как упорное выражение лица мальчика смягчилось; его сомкнутые губы улыбнулись и, разжав свои руки, он показал присутствовавшим голубя с бархаткой на шее, с розовыми лапками и клювом, в испуге прижимавшегося к его груди.
— Вот видите! — воскликнула обрадованная девушка. — Я хорошо знала, что он ничего не украл! За что же напали на тебя наши люди, дитя мое?
— Я шел своей дорогой, возвращаясь домой, и держал птицу, чтобы она не вырвалась. Вдруг твои люди заметили меня и закричали, что я украл что-нибудь в твоем лагере. Они попытались отнять у меня голубя, но я не хотел, чтобы они даже видели то, что я нес… И они ничего не видели!.. — прибавил он торжествующим тоном.
— И за это тебя хватили по лбу, глупец, — сказал профессор Гассельфратц, — а если бы ты им уступил, они оставили бы тебя в покое.
— Но я не уступил, и они не увидели того, что я хотел скрыть, — повторил мальчик.
— А как тебя зовут? — спросила девушка.
— Гассан.
— Твои родные живут здесь по соседству?
— У меня нет родных.
— Но ты сказал, что возвращался домой… Значит, ты живешь не один? — спросил Мориц.
— О, нет… Я живу с Гуша-Нишином и Леилой.
— Гуша-Нишин!.. — покатываясь от смеха, повторил господин Гассельфратц.
— Если я не ошибаюсь, — заметила мадемуазель Кардик, — это имя буквально означает: тот, кто держится в своем углу?
— Да, мадемуазель… Красивое имечко, не правда ли?!
— Зато носящий его, надо думать, не любит надоедать другим, — ответила молодая девушка, стараясь скрыть свою улыбку.
— Чего нельзя сказать про всех, — добавил лейтенант Гюйон, бросая многозначительный взгляд на немецкого ученого.
Но герр Гассельфратц пропустил мимо ушей эти слова; надев очки, он принялся внимательно рассматривать маленького Гассана.
— Судя по покрою одежды, — произнес он наконец, — этот мальчишка принадлежит к секте гебров.
— Гебров! — с удивлением повторила мадемуазель Кардик. — Я думала, что их уже не существует более.
— Напротив, сударыня, они существуют до сих пор, и хотя эта презираемая секта вполне заслужила свою некрасивую славу…