Атлантида

О, этот хрустальный голос! Эта волшебная музыка!

Ты говорил сейчас, Этьен, о пении сирен; но, наверно, ни одна из них не пела так, как моя нимфа. Мне казалось, что я переселяюсь в какой-то неведомый мир, полный сладких волшебных грез. Мне хотелось умереть, и слезы, слезы восторга застилали мне глаза.

Она продолжала смотреть, и ее взгляд, казалось, проникал в меня вместе с ее волшебным пением. Я чувствовал, что не в состоянии более оставаться неподвижным, и медленно приподнялся на своем ложе. В это время надо мной наклонился старик, который неслышно приблизился ко мне, и его тяжелая рука, опустившаяся на мое плечо, заставила меня очнуться. Он подавал мне золотую чашу с душистым напитком; я решительно отклонился от нее, как вдруг моя красавица по знаку, поданному стариком, поднялась со своего места и, взяв в свои руки чашу, поднесла ее к моим губам с очаровательной улыбкой. Я мгновенно выпил все, что в ней находилось, и в ту же минуту как парализованный, упал на свои подушки. Моя сирена снова принялась петь и мало-помалу уходила от меня в какую-то туманную даль вместе с гротом и со всем меня окружавшим. Мне казалось, что я вижу над собой знакомые, близкие лица матери, сестры, твое… Странное головокружение овладело мной… Я закрыл глаза… Чудный голос прозвучал где-то вдали и смолк. Я потерял сознание.

Когда я пришел в себя, утреннее солнце заливало своим светом поверхность океана, по которой я носился, крепко привязанный к пустой бочке.

Двое суток провел я в таком положении, изнемогая днем от жажды, а по ночам от холода, пока меня случайно не заметило почтовое французское судно «Ла-Плата», спасшее и доставившее меня сюда.

Думаю, что я давно оправился бы совершенно, если бы меня не сжигало днем и ночью безумное желание снова увидеть мою Ундину.

Доктор Патрис слушал рассказ своего друга сперва с удивлением, которое вскоре сменилось беспокойством. Его ничуть не удивляла подобного рода галлюцинация, явившаяся под влиянием изнеможения, жажды и страха, но зато его поражала и беспокоила уверенность Рене в том, что все виденное им — действительность. Он употребил все свои старания для того, чтобы успокоить взволнованное воображение больного, но это было напрасно. Каудаль упорно стоял на своем и заявлял о своем твердом намерении во что бы то ни стало отыскать свою красавицу. В конце концов терпение Патриса истощилось.

— Ну, если ты окончательно потерял рассудок, — воскликнул он с гневом, — то советую тебе по крайней мере никому не рассказывать о твоих бреднях, если не хочешь быть упрятанным в больницу для душевнобольных.

— Я никому и не намереваюсь доверять эту тайну! — с раздражением отвечал Рене, выведенный в свою очередь из терпения. — Но если ты строишь из себя такого скептика и esprit fort, то не потрудишься ли ты объяснить, откуда взялось у меня это кольцо?

ГЛАВА III. Кольцо

С этими словами Рене Каудаль протянул доктору свою левую руку, на которой блестела громадная жемчужина в роскошной оправе. Это вещественное доказательство волшебной сказки, рассказанной Каудалем, произвело на Патриса сильное впечатление. Глаза его не могли оторваться от перстня, удивительная красота которого представлялась действительно чем-то таинственным. Откуда он взялся?

Доктор Патрис был любителем и знатоком древности, а врожденное чувство изящного всегда подсказывало ему верную оценку произведений искусства. На этот раз он был поставлен в тупик. К какой эпохе отнести эту замечательную драгоценность? Без сомнения, это было произведение греческого искусства, но в какую пору его? Принадлежало ли оно периоду пробуждения греческого народного духа, или золотому веку его, или же эпохе упадка? Было ясно, что оно не принадлежало ни к ионическому, ни к дорическому, ни к коринфскому стилю, а представляло нечто вполне самобытное.

По обеим сторонам жемчужины были сделаны две головки удивительно тонкой работы, представлявшие каких-то загадочных существ. Оправа кольца также служила поводом к глубочайшему недоумению доктора Патриса. Невозможно было определить, был ли это металл, дерево или камень. Более всего оно напоминало металл, но совершенно неизвестный в настоящее время. Это был, вероятно, какой-то сплав, не похожий ни на один из современных металлов. Таким образом, все в этом кольце представляло непроницаемую тайну и невольно переносило воспоминанием в давно забытые времена.

— Можно в самом деле подумать, что эта драгоценность упала с другой планеты! — воскликнул наконец доктор.

— Вот видишь! — с живостью возразил Рене, — значит, это не было галлюцинацией! Если бы я даже был готов считать все происшедшее за бред, хотя я и твердо уверен в противном, то подобное доказательство, как это кольцо, рассеивает всякие сомнения.

— Я ровно ничего не понимаю! — в сильном раздумье проговорил Патрис.

— Если бы только здесь была бы какая-нибудь надпись… — добавил Рене, разглядывая перстень со всех сторон.

— Надпись! Это совершенно не соответствует той эпохе, к которой принадлежит эта драгоценность, так как тогда наверно не знали письменности. По всей вероятности, расположение этих двух головок представляет целую фразу, понятную только той, кому принадлежало это кольцо.

— О, если бы ты видел ее, Этьен! — с волнением воскликнул Рене. — Ты перестал бы восторгаться этим кольцом!

— Возможно, — возразил доктор. — Но вот что я думаю об этом происшествии, которое не могу объяснить тебе, так как это превышает мои знания, а потому и не имею права отрицать его: твоя сирена мне не нравится, и самое лучшее, если ты постараешься забыть ее, а кольцо спрячь, а еще лучше, брось в море, как жертву богам за свое спасение. Есть тайны, которые могут только тревожить наш рассудок и разгадка которых не в нашей власти.