Только он приблизился к траншее, как по ней из конца в конец тревожно пронесся сигнал: «Воздух!» Все ближе и ближе наплывал тяжелый, густой гул моторов.
— Товарищ капитан, прыгайте сюда! — позвал Мочалова Чубарук. Его лицо было в копоти. Старший лейтенант выждал, пока комбат окажется рядом, и пояснил:
— Снаряд рядом разорвался, глаза засыпало, еле протер.
Мочалов взглянул вверх и увидел, как к линии окопов на развороте подходит шестерка «юнкерсов». Прошло мгновение, и самолеты с нарастающим, рвущим душу воем начали круто пикировать на окопы.
Земля тяжело вздрогнула, и ужасающей силы взрыв резанул слух. Через секунду все повторилось снова, и вскоре взрывы бомб слились в тяжелый, оглушительный грохот, который мутил сознание, заставляя куда-то бежать.
Мочалов уже много раз попадал в такую ситуацию, и всегда где-то в сознании возникал вот такой панический страх. Правда, он научился усилием воли подавлять его, но полностью избавиться так и не смог. На голову, за воротник, полетели мелкие комочки земли и снега, по разгоряченному телу потекли холодные и противные струйки талой воды. А вокруг по-прежнему все грохотало, земля ходила ходуном. Казалось, что этому аду не будет конца. Но вот бомбежка прекратилась, и Мочалов выбрался из полуразрушенной норы.
Слышались крики раненых. Рядом Мочалов увидел бойца. Он стоял без шапки, припершись спиной к чудом сохранившейся стенке окопа. У него из носа и ушей текла кровь.
Неожиданно Петр почувствовал, что кто-то тянет его за рукав. Оглянулся — Чубарук, а рядом с ним... Ольга Ильинична Василевская. Она узнала Мочалова и, быстро приближаясь, тревожно осматривала его:
— Вы ранены, Петр Петрович?
— Нет, вроде бы цел. — И, повернувшись к Чубаруку, приказал: — Организуйте помощь раненым. Многих могло засыпать, а затем надо как можно быстрее восстановить траншею, немцы могут в любой момент снова в атаку — полезть.
Чубарук ушел, и они остались одни.
Ольга Ильинична достала из сумки марлевую салфетку и голосом, не терпящим возражений, сказала:
— Давайте я вам вытру лицо.
— Спасибо, — смущенно проговорил Мочалов.
— Пожалуйста, — улыбнулась Василевская и спросила: — О семье ничего не узнали?
Она увидела, как усталое, бледное лицо Мочалова сразу же стало землисто-серым, и тревожно спросила:
— Случилось что-то?
— Да, они погибли...
Словно расплавленный свинец жег в груди. Мочалов отвернулся от Василевской и глухо выдавил из себя:
— Сожгли их немцы, заживо сожгли.