— Нету, сынок, нету. Да что ты стоишь? Проходи.
— Спасибо. Мне некогда. Ждут. До свидания! — и он исчез в ночи.
Владимир быстро подбежал к Тамкову и, переведя дыхание, доложил:
— Опасаться нечего. Можно ехать дальше.
Вскоре партизаны спешились возле дома старосты. Сергей Панченков остался с лошадьми. Рогов занял позицию у калитки. Антошин подошел к окнам со стороны огорода. Остальные стояли у крыльца.
Тамков резко постучал в дверь. Через минуту послышался скрип. Кто-то вышел в сени и там замер. Тамков еще раз сильно стукнул кулаком.
— Кто стучит?
— Господин староста! Откройте. Это я — старший полицейский Тамков.
— Какой еще Тамков? — недовольно проворчал староста и начал отодвигать засов. Как только дверь приоткрылась, партизаны бросились в сени. Грибов схватил старосту за шиворот.
Староста отупел от страха. Он всерьез решил, что к нему ворвались полицаи:
— Что вы, хлопцы! Я же свой. Я и есть староста. Пойдемте в хату — документ покажу.
Вошли в дом. Их встретила наспех одетая перепуганная женщина. На печи лежали двое ребят. Они тоже не спали и, укрывшись домотканым одеялом, с тревогой глядели на происходящее.
Староста порылся в деревянном ящике, протянул какую-то бумагу.
— Вот, смотрите! Здесь и по-немецки и по-русски написано.
Тамков хотел порвать справку, но передумал, сложив ее вчетверо, сунул в карман:
— Этот документ мы сбережем для истории, а вернее, для суда, когда тебя, сукиного сына, как предателя Родины наказывать будут по всей строгости наших законов.
Хозяин еще больше растерялся. Наконец он понял, что в дом пришли партизаны. Жена заплакала. Тамков сел на стул, спокойно продолжал:
— Тебя, как последнего негодяя, надо расстрелять. Скажу по правде, когда шли сюда, так и думали поступить. Да вот детишек жалко. Поэтому на первый случай предупреждаем: если хотя бы один человек в деревне пострадает за то, что кто-либо из его родственников в Красной Армии, — разговор будет короткий. Понял?
Староста угодливо кивнул головой:
— Да-да, понял. Никого не трону. Клянусь!