— Не жалеешь, что послушалась нас?
— Нет! Что вы! Спасибо.
— Чем теперь будешь заниматься?
— К родителям вернусь. Надо налаживать новую жизнь, если разрешите.
Подошел Мочалов. Он слышал последние слова.
— Придется разрешить. Как ты на это смотришь, Владимир Михайлович?
Польщенный столь значительным обращением — по имени, отчеству его еще редко называли, — Владимир покраснел, однако смущение подавил:
— Повинную голову меч не сечет, товарищ начальник. Могу даже поручиться за Ванду.
— Правильно рассуждаешь. А теперь позволь тебя поздравить с победой! Молодец по всем статьям! Так держать!..
47
АЛЕКСЕЙ КУПРЕЙЧИК
В госпитале царило радостное оживление. Только что по радио сообщили об освобождении Варшавы. Раненые подолгу стояли у карты, прикидывая расстояние до Берлина.
Купрейчику уже две недели как разрешили вставать, он ежедневно старался хотя бы разок спуститься вниз, в приемное отделение, куда поступали прибывшие прямо с фронта раненые. Он искал среди них знакомых, но пока никого не встретил.
А госпиталь, расположенный в здании школы, почти ежедневно пополнялся все новыми ранеными. Люди были разные: одни — молчаливые и угрюмые, другие кричали, ругались от боли, третьи — стонали. Воздух в госпитале был спертым, тяжелым, насквозь пропитанным запахом бинтов, старых ран, карболкой, лекарствами.
Просыпались обычно рано, слушали сводку Информбюро, ждали, когда принесут газеты.
Рядом с Купрейчиком, на кровати, стоявшей в углу, появился новый сосед. Ему оторвало обе ноги. Первые двое суток он бредил. Сегодня новенький пришел в себя. Он долго лежал с открытыми глазами и прислушивался к разговорам.
Алексей громко сказал:
— Ну вот, братцы, и новосел наш проснулся.
В палате наступила тишина, выздоравливающие, желая помочь новенькому поскорее освоиться, начали спрашивать, кто он, откуда.
— Капитан Волков, танкист, — ответил он еще слабым голосом и добавил: — Звать Павлом.