— Я говорил о нумерологии. — С двухсот граммов тестя влекло в профессиональное русло. — Вы знаете цифровые эквиваленты букв? А — один, бэ — два и так далее до десятой, а потом все сначала.
— Кажется, вы имеете в виду русскую вариацию Каббалы, — догадался я. — В классической на двадцать две буквы иврита цифры распределяются только на первые девять букв. На последующие девять падают числовые значения от десяти до девяноста, а последние четыре имеют эквивалент от ста до четырехсот.
— Каббалистические счисления действительно не совпадают у разных народов, — согласился запутавшийся Анатолий Георгиевич.
«Вот тебе и гуманитарий, — мелькнула у меня самодовольная мысль. — Что, съел?»
— Я все-таки имел в виду отечественную вариацию Каббалы. — Преподавательская спесь Маринкиного отца быстро улетучивалась. — Так вот, сумма нумерических эквивалентов в конкретном имени содержит информацию о характере личности и судьбе этого человека.
— Безусловно, — молвил я, когда мы пришли к согласию.
— ? — глянул на меня Слава.
— Конечно, наливай, — позволил я, словно был хозяином за этим столом.
Дамы пропустили, за исключением Ксении, которая хлестала водку как лошадь — сказывалась афганская закалка. Впрочем, по фронтовым меркам дозы были детские: рюмка вмещала пятьдесят граммов.
Однако же тестю похорошело. Я ему помогал как мог.
— Пифагор Самосский, — с важным видом воздел он указательный палец, — собрал число тысяча двести тридцать четыре из цифр один, два, три и четыре.
— Тетрактис, — вовремя вспомнил я. Пифагор Самосский был для меня непререкаемым авторитетом. — Он утверждал, что в этом числе сокрыты источники и корни вечно цветущей природы.
— Макс Борн в тридцать шестом году написал статью «Таинственное число сто тридцать семь», — продолжил тесть нумерологическую лекцию, по-моему, главным образом для себя, любимого, — в которой доказал, что постоянная сто тридцать семь играет исключительно важную роль во всех явления природы.
— Борн вообще был гений, — высказался я, тонко польстив тестю знакомством с биографией его коллеги. — И фамилия у него весьма символическая: «Born» по-немецки означает «источник». Дураки нацисты не смогли его оценить. В тридцать третьем году Борна выгнали из Геттингенского университета. Он был еврей.
— Как и Эйнштейна, — заметил Анатолий Георгиевич. От высококалорийной водки он раскраснелся и безнравственно ослабил галстук. — Тоже зря, между прочим. Они, конечно, уехали, да потом не очень-то и горевали. Евреи нигде не пропадут. Борн в Кембридже преподавал, а в пятьдесят четвертом Нобелевку получил.
— Ему ли быть в печали? — усмехнулся я, наблюдая, как тестя развезло и потянуло на панибратство с Талантами — характерный признак амбициозной заурядности. — Жил Макс Борн весьма неплохо и умер в семидесятом году восьмидесяти восьми лет от роду. Они все почему-то долго живут, несмотря на тяготы и лишения.
— Борн умер пятого января, — оживился тесть, возвращаясь к старой теме. Он достал из внутреннего кармана пиджака перьевую ручку «Союз» в блестящем металлическом корпусе. — Смотрите, как раскладывается эта цифродата. — И он быстро написал на салфетке: 5 1 1970 = 137 • 3737 + 1.
— Верю без калькулятора, — сказал я.
— У меня голова не хуже счетной машины, — довольно изрек Анатолий Георгиевич. — Как видите, открытое гением математического описания основ материи биочисло, иногда сочетающееся с тридцатью семью и девятью, напрямую связано с его смертью.
— Девятка у многих народов считается цифрой смерти, — ввернул я.
ebooksa