Дикий Урман

22
18
20
22
24
26
28
30

Росин припал к хворосту. Обложил вату берестой и принялся раздувать тлеющий огонек. Тончайшие нити бересты свертывались, как живые, и вдруг вспыхнули язычки пламени.

– Ура! Федор! Ура!

– Так-то, паря, так! Горит, елки-колючки!

Язычки разбежались по веткам, лизнули сухую хвою, и вот вся куча, треща и стреляя искрами, пылала большим, веселым огнем.

Росин вскочил и колесом, с ног на руки, с рук на ноги, завертелся по поляне.

– Ишь ты, полубелый, шею свернешь. Полно! - уговаривал Федор, а самого только больная нога удерживала на месте.

– Ну что, Федор, карасей будем жарить?

– Можно… Почто палку берешь? Давай в глине, так вкусней.

Росин отобрал пару самых крупных карасей, обмазал слоем глины и зарыл в пышущие жаром угли вовсю пылавшего костра.

– Как дым навернул, спасу нет, курить охота. Сверни хоть листочков каких.

Росин сделал маленькую сигарку из прошлогодних листьев. Федор затянулся и чуть не задохнулся от едкого, удушливого дыма.

– Не годится.

– Может, что-нибудь другое завернуть?

– Не, повремени покуда. Пока пекутся, чайку, паря, надо устроить.

Росин притащил с берега десяток ровных, с куриное яйцо, камней, отмыл и положил в костер на угли. Федор с трудом согнул спину, приподнялся и сел.

– Ты чего? Опять разболелась?

Федор чуть повернул больную ногу руками и снова осторожно лег.

– Почему ты не можешь попросить меня? Даже перевязываешь сам. Неужели не так сделаю?

– Полно. Сам справлюсь, почто просить. Проверь лучше, что там с рыбой.

Росин выкопал из сыпучей золы замурованных карасей, отбил глину. Чешуя отстала вместе с ней.