Евреи высыпали на бетон, Шмольке снова построил их в колонну и под конвоем восьми автоматчиков довел до самого трапа. Мирные пассажиры со страхом и неприязнью озирались на них.
Возле трапа Шмольке остановил колонну.
– Справа по одному на паром – марш! – отдал он последнюю команду.
Евреи понуро потянулись гуськом на борт.
– Ну, – обернулся он к Валленштейну и Коле. – Теперь, кажется, все. Вы там с ними построже. А то мало ли что у них на уме. Нелюди, истинный Бог – нелюди.
– Спасибо вам еще раз, – Валленштейн снова пожал эсэсовцу руку и поспешил на паром. Билеты на всех были у него.
– До свиданья, – попрощался Коля.
– Хайль Гитлер, – вскинул руку Шмольке.
Рассадив освобожденных евреев в общем кубрике третьего класса, Валленштейн поднялся в первый. За всю дорогу он ни разу не спускался к своим подопечным. Стыдясь признаться в этом самому себе, Рауль боялся освобожденных. Что-то нечеловеческое, потустороннее было и во взглядах, и в манере поведения этих людей. Валленштейн вспомнил, что вот уже вторые сутки он не слышит ни одного голоса, ни одного звука от вчерашних узников. Все команды они выполняли с молчаливой покорностью. Сутки назад они были обречены на смерть, сейчас стали обреченными на жизнь, от которой не привыкли ждать ничего, кроме страданий и унижений.
Коля, правда, пару раз за ночь спускался их проведать, но каждый раз поднимался в свою каюту с большим облегчением.
Евреи ехали все так же молча.
Утром Валленштейн недосчитался троих, двух мужчин и женщину.
– А где же еще трое? – растерянно спросил он, обводя взглядом оставшихся.
И снова тишина в ответ.
Коля, у которого стали сдавать нервы, схватил ближайшего к нему мужчину за шиворот и стал яростно его трясти, приговаривая:
– Где еще трое?! Где еще трое?! Где еще трое?!
Мужчина ничего не ответил, только взглядом показал за борт.
Из толпы выделился старый еврей с очень грустными глазами и вислым носом.
– Отпустите его, мой господин, – обратился он к Коле тихим голосом. – Их больше нет.
– Как нет?! – в один голос воскликнули Коля и Валленштейн.