Приемыш обезьяны

На этот раз нож Тарзана едва ли мог возместить собой сверкающие клыки Теркоза, зато небольшое превосходство обезьяны над ним в смысле силы было почти уравновешено изумительной ловкостью и быстротой человека.

Но все же, в конечном счете, антропоид имел на своей стороне некоторое преимущество, и если бы не оказалось на лицо другой силы, которая повлияла на исход битвы, Тарзан, приемыш племени обезьян, молодой лорд Грейсток, так и умер бы, как он и жил, неведомым диким зверем в экваториальной Африке.

Но налицо было то, что возвышало Тарзана над всеми его товарищами джунглей – искра, в которой сказывается вся разница между человеком и зверем – разум. Разум уберег Тарзана от железных мускулов и жадных клыков Теркоза.

Их схватка едва продолжалась несколько секунд, а они уже катались на земле, колотя, терзая и разрывая друг друга, – два большие свирепые зверя, бьющиеся насмерть.

Теркоз имел дюжину ножевых ран на голове и груди, а Тарзан был весь растерзан и обливался кровью. Его скальп был в одном месте сорван с головы и висел над глазом, заслоняя ему зрение. Но молодому англичанину удавалось до сих пор удержать ужасные клыки противника, рвущиеся к его шее, и теперь, во время легкой передышки, Тарзан придумал хитрый план. Он обойдет Теркоза и, вцепившись ему в спину зубами и ногтями, будет до тех пор наносить ему раны ножом, пока враг не перестанет существовать.

Этот маневр был выполнен им легче, чем он думал, потому что глупое животное, не поняв его намерения, не думало пытаться предупредить его.

Но когда, наконец, Теркоз понял, что его противник схватил его так, что он не мог достать его ни зубами, ни кулаками, то он стремительно бросился на землю. Тарзану оставалось только отчаянно цепляться за скачущее, вертящееся, изгибающееся тело. А прежде, чем он успел нанести ему хоть один удар, нож был выбит у него из рук тяжелым толчком о землю, и Тарзан остался беззащитным.

В следующее мгновение, когда оба противника катались клубком по земле, Тарзан должен был несколько ослабить свою хватку, пока, наконец, случайное обстоятельство в этой быстрой смене постоянно меняющихся эволюций позволило ему сделать новое нападение правой рукой, после которого, как он тотчас понял, его позиция стала совершенно неприступной. Его рука оказалась пропущенной сзади под рукой Теркоза, а предплечье и кисть легли кругом его шеи. Это был полу-Нельсон, современный прием борьбы, на который случайно натолкнулся несведущий обезьяна-человек. Но божественный разум мгновенно подсказал ему, насколько ценно сделанное им открытие. От этого приема зависели жизнь или смерть.

Он постарался добиться подобного же положения для левой руки, и через несколько минут бычья шея Теркоза затрещала под целым Нельсоном.

Теркоз перестал вертеться. Оба они лежали совершенно тихо на земле, Тарзан на спине Теркоза. И медленно круглая голова обезьяны была вынуждена пригибаться к его груди все ниже и ниже.

Тарзан знал, чем все это кончится. Еще минута – и сломается шея. И вот тогда, на счастье Теркоза, в Тарзане заговорила та самая способность, которая помогла ему одолеть обезьяну, – способность рассуждения.

– Если я его убью, – подумал Тарзан, – какая мне будет от этого польза? Лишу племя могучего бойца, вот и все. Если Теркоз будет мертв, он ничего не будет знать о моем превосходстве, а живой – он всегда будет примером для других обезьян.

– Ка-го-да? – зашипел Тарзан в ухо Теркозу, что в вольном переводе значит: «сдаешься?». Нет ответа, и Тарзан слегка прибавляет давление, вызвав ужасающий крик боли у большого зверя.

– Ка-го-да? – повторил Тарзан.

– Ка-го-да! – закричал Теркоз.

– Слушай, – сказал Тарзан, несколько отпустив его, но не освобождая рук. – Я, Тарзан, верховный вождь обезьян, могучий охотник, могучий боец. Во всех джунглях нет никого столь великого, как я. Ты сказал мне: «ка-го-да». Это слышали все. Не ссорься больше ни со своим вождем, ни со своими соплеменниками, или в следующий раз я убью тебя. Понял?

– Ху, – подтвердил Теркоз.

– Ну, теперь довольно с тебя?

– Ху, – сказала обезьяна.

Тарзан выпустил его, и через несколько минут все занялись опять своими делами, как будто не случилось ничего, нарушающего спокойствие в их первобытном лесном пристанище.