— Ты ешь так же, как занимаешься любовью, будто завтра умрешь!
— Просто стараюсь использовать любой шанс.
— Ты покрыт шрамами, как старый бродячий кот, который слишком много дрался. — Она наклонилась вперед и дотронулась пальцем до его груди. — Этот отчего?
— Леопард.
— А это?
— Нож.
— А это?
— Дробь взорвалась.
Она нежно погладила свежий алый рубец, обвивающий ногу, как толстая виноградная лоза.
— А откуда этот, я знаю, — прошептала она, и ее глаза стали грустными.
Он постарался изменить ее настроение:
— А теперь моя очередь задавать вопросы. — Син нагнулся и положил ладонь на начинающий округляться живот. — А это отчего? — потребовал он ответа. Она усмехнулась. — Заряд дроби или пушки?
Упаковав корзину с едой, она стала рядом с ним на колени. Он лежал на спине, зажав в зубах короткую сигару.
— Тебе было хорошо? — спросила Рут.
— О Боже, да, очень, — произнес он, счастливо вздохнув.
— А мне не очень. — Она наклонилась над ним, вынула изо рта сигару и швырнула ее в заросли ежевики.
Наступил вечер, с гор задул легкий бриз, зашелестели листья. Она покрылась гусиной кожей, а соски стали темными и затвердели.
— Ты не должен опаздывать в госпиталь в первый день, когда тебя отпустили. — Она отодвинулась от него. — Настоятельница повесит, выпотрошит и четвертует меня.
Они быстро оделись, Рут словно отдалилась от него. Веселье исчезло из ее голоса, лицо стало холодным и безразличным.
Стоя сзади нее, он застегивал корсет на китовом усе. Ему очень не нравилось сковывать любимое тело, и он хотел сказать ей об этом.