Когда на следующее утро солнце взошло над Ллангоррен Кортом, в поместье не было ни хозяина, ни хозяйки!
Но так было недолго. Если старых слуг уволили быстро, еще быстрее пришлось расстаться с работой новым. В середине того дня, когда исчезла хозяйка, пока слуги еще удивлялись ее исчезновению, их ожидал новый шок, и гораздо более неприятный: они увидели, как к воротам подъезжает экипаж и из него выходят два человека, отнюдь не друзья той, которая платила им жалованье. Ибо один из этих двоих – капитан Райкрофт, а другой – начальник полиции; после коротких переговоров полицейский приказывает дворецкому собрать всех слуг. И все это с таким властным видом, который исключает всякое непослушание или попытку принять происшествие за розыгрыш.
Слуги собираются из погребов и чердаков, и даже с полей; у всех записываются имена и другие данные; затем им сообщается, что их услуги в Ллангоррене больше не нужны. Короче, все они уволены – и без упоминаний о месячном жалованье или предупреждении! Если они это получат, то только из милости.
Затем им приказывают собраться и уходить. Временным управляющим поместья назначается Джозеф Прис, который к этому времени на лодке переправляется с противоположного берега; с ним приплывает и Джек Уингейт на случай сопротивления.
Но никакого сопротивления не возникает. Как они ни огорчены торопливым увольнением, слуги слишком многое видели, чтобы удивляться ему. По тому, что они замечали, о чем шептались между собой, они заключили, что служба их будет недолгой. И потому все подчиняются без слов, хотя и хмурятся недовольно; и готовятся покинуть свои помещения, в которых расположились так уютно.
Однако одного человека нельзя удалить так быстро и бесцеремонно – главного хранителя дичи Ричарда Демпси. Ибо пока остальные собираются, приходит сообщение, что он лежит при смерти! Так предсказывает приходской врач. К тому же он бредит и говорит очень странные вещи; когда суперинтенданту полиции пересказывают кое-что из этого бреда, он решает, что его место – у постели умирающего.
Без промедлений отправляется он в комнату Коракла – ведет его туда бывший обитатель этой комнаты Джозеф Прис – в сопровождении капитана Райкрофта и Джека Уингейта.
Дом, в котором находится эта комната, всего в нескольких сотнях ярдов от главного здания, и вскоре они уже в нем. Стоят над кроватью, в которой лежит бредящий больной. Он не лежит спокойно, а мечется и иногда так яростно, что его приходится удерживать.
Суперинтендант сразу понимает, что допрашивать его бесполезно. Он не смог бы ответить даже на вопрос о собственном имени; он не узнает ни себя, ни тех, кто стоит рядом.
На лицо его страшно смотреть. Достаточно сказать, что это скорее лицо демона, чем человека.
И он непрерывно говорит; речь его, потоком льющаяся с уст, тоже ужасна. Это признание во множестве разнообразных преступлений, затем отказ от них и обвинение других, и все эти противоречивые высказывания перемежаются кощунственными проклятиями.
Достаточно привести образец, опустив проклятия.
– Это ложь! – воклицает он, когда они заходят в комнату. – Ложь, каждое слово лживо! Я не убивал Мэри Морган! Если бы я это сделал, она все равно заслужила! Завлекла меня и предпочла этого щенка Уингейта! Я ее не убивал! Нет, я только вытащил доску. Если она оказалась дурой и ступила на нее, это не моя вина. Она так и сделала! Ха-ха-ха!
Некоторое время продолжается этот ужасный смех, словно сам сатана смеется над какой-то своей дьявольской проделкой. Затем, вспомнив другое преступление, умирающий продолжает:
– Это благородная леди! Знатная девушка! Она не утонула; она даже не мертва! Священник увез ее на французской шхуне. Я ничего общего с этим не имею. Это все священник и мистер Мердок. Ха! Мердок! Вот
Снова он разражается демоническим смехом, который продолжается очень долго.
Больше часа слушают они его бред – и слушают с напряженным интересом. Ибо несмотря на всю бессвязность, отдельные факты складываются в рассказ, который можно понять. Хотя рассказ необычный и полный такой жестокости, что кажется невероятным.
И все это время Коракл мечется на постели; наконец, истощенный, опускает голову на подушку и затихает. Кажется, он умер.
Но нет: агония продолжается, такая же ужасная, как раньше. Подняв голову, Коракл видит мундир полицеского и его серебряные пуговицы – и это зрелище меняет выражение его лица; он как будто приходит в себя. Вызывающе размахивая руками, он кричит:
– Убери руки, полицейский! Убери, или я разобью тебе голову! Ты мне затянул веревку на шее! Будь ты проклят! Ты меня душишь!