– Что же, – сказал Фьерс, – это современно и чуждо лицемерия.
Он заплатил за браслет.
– Две тысячи пиастров, – заметил Мале с любопытством. – Разве «это» стоит таких денег?
Фьерс раздумывал.
– Нет… И вместе с тем… Он объяснил:
– Ни одна женщина не стоит двух тысяч пиастров, ни даже двухсот. Приятное, но однообразное ощущение, которое наши приятельницы дают нам в наиболее интимные минуты, по справедливости, должно оцениваться гораздо дешевле. Но, на мой взгляд, это знаменитое ощущение – только крупица между сладострастными удовольствиями. И могу вас уверить даже, что я не искал его у m-me Ариэтт.
– Как?
– Нет. Мы… Все равно. Вот что, быть может, стоит двух тысяч пиастров: декорация и аксессуары, пикантный контраст между завтраком, к которому я был приглашен, и десертом, который я получил на шезлонге: острая приправа к добродетельному прологу. Столовая в семейном доме, муж, бэби четырех лет…
– Восьми… Восьми лет!
– Четырех, конечно. Ведь это видно по ее фигуре.
– Восьми. Вы забываете климат, который делает детей хилыми. Очень выгодно для мамаш, молодеющих пропорционально этому.
Мале встал. Еврейка предупредительно поспешила к дверям. Фьерс, проходя, погладил ее грудь, потому что она была недурна.
– В самом деле, – сказал он Мале. – Эта Фернанда… вы в ней уверены?
– Что касается скромности? Черт возьми! Еврейка. Она слишком умна и слишком алчна, чтобы изменить клиенту без пользы. И потом, одним скандалом больше или меньше, не все ли равно. Все адюльтеры и все взятки Сайгона проходят через ее руки. Недурное гнездышко всяких мерзостей, эта лавчонка!
– Например, браслет и веер.
– Верно. Адюльтер и взятка, хотя моя взятка освящена благословением этого получестного Абеля, а ваш адюльтер, как вы сказали…
– Монастырский адюльтер, для маленьких девочек… Рука Мале легла на плечо Фьерса.
– Вам это доставляет удовольствие?
– Что? Монастырский адюльтер?
– Нет, жизнь, которую вы ведете, и эта вечная роль распутного фанфарона?