Она сидела в задумчивости, веер выскользнул из ее руки. Быть может, в своих девичьих грезах она уже видела когда-то такой же парк и уединенную скамью, на которой ей шептали слова обетов. Она не отняла руки, когда он ее взял, не прерывала его. Трепет пробегал по ее плечам, и румянец окрашивал ее щеки.
Он говорил очень тихо – даже гибиски, простиравшие к его губам свои любопытные венчики, не слыхали его голоса. Он больше не был цивилизованным, тонко смакующим новое ощущение. Его дрожащие губы шептали признание, полное боязни, – более чистое, чем поцелуй, которым мать целует свое дитя.
– На эту руку, – он едва осмелился коснуться ее пальцев, – на эту руку наденут скоро золотое кольцо. Между теми, которые вас любят, вы изберете наименее недостойного… Хотите ли, хотите ли вы, чтоб это был я?
Непонятная тоска овладела им. Его ноги дрожали от слабости. Он опустился перед ней на колени.
Она тяжело дышала, как загнанная лань. Ее опущенные глаза были как будто прикованы к песку.
В конце аллеи послышались шаги. Оба поднялись одним движением, впервые решившись взглянуть друг другу в лицо. Фьерс держал ее руку.
– Селизетта…
М-lle Сильва покраснела сильнее. Она боязливо протянула дрожащую руку, потом отступила, вся дрожа, с восхитительной улыбкой смущения. Гибиски удержали ее белое платье, не пуская. Она прошептала:
– Если мама будет согласна…
XIX
Был светлый день, казалось улыбавшийся всем человеческим надеждам. Адмирал д"Орвилье приехал официально просить для своего флаг-офицера, графа Жака де Фьерса, руки m-lle Селизетты Сильва.
M-me Сильва была в своем саду, под бананами, среди гибисков. Позвали Селизетту, она слушала, взволнованная, вся рдеющая румянцем. После того, как мать выразила согласие, она молча протянула руку. Обмен клятвами состоялся.
M-lle Сильва согласилась стать госпожою де Фьерс, согласилась с восторгом. Исполненная безграничной веры в своего жениха, она ему отдавала себя всецело. В ее глазах не было ничего более прекрасного и вместе с тем более верного, чем любовь этого человека, которого она ценила так высоко и которого любила со всей нежностью.
Вечером они обменялись своим первым поцелуем жениха и невесты. Этот вечер на веранде, убранной диким виноградом, затянулся надолго. В полночь Фьерс пешком пришел на спящую набережную. «Баярд» затемнял голубой горизонт своим длинным черным силуэтом. Мачты, трубы, мостики, блокгаузы перепутывались, как причудливые леса. Позади желтая луна, стоявшая над арековыми пальмами восточного берега, походила на китайский фонарь.
Фьерс с удивлением увидел четыре столба дыма, поднимавшиеся над трубами крейсера. Все топки, очевидно, топились. Зачем? Он поспешил вернуться на борт. Рулевой дежурил у трапа, адмирал ожидал его, сидя за своим столом, заваленным приказами и депешами.
– Вам не везет, мой милый Фьерс. Мы сейчас отправляемся в Гонконг, – приказ из Парижа. Не огорчайтесь, это всего на одну-две недели…
Седые усы придавали лицу старика суровый вид, но в его добрых глазах было участие.
Не говоря ни слова, Фьерс удалился в свою каюту и запер дверь. Часовой в коридоре слышал, как он сел на свою кровать, которая заскрипела, но сквозь решетку вентилятора света не было видно. Фьерс, подперев лоб рукою, оставался сидеть в темноте.
Он не ложился спать. Он был, как выздоравливающий от лихорадки, который внезапно снова почувствовал в висках биение возвращающегося лихорадочного приступа. «Баярд» снялся с якоря для выхода в море в десять часов.
XX
ebooksa