— Наверно, у себя в каюте. На море ее всегда укачивает. Надо дать стюардессе долларов пятнадцать, чтобы присмотрела за ней. Сам-то я стараюсь как можно реже спускаться вниз. Не по себе становится, когда мимо буфета прохожу. Знаете, я ведь первый раз в океане.
— Ну, ну, Гарви, не оправдывайтесь.
— Я и не оправдываюсь. Это, джентльмены, мое первое плавание по океану, но меня ничуть не укачало, разве что в первый день. Вот так-то!
Он торжествующе стукнул кулаком по столу, послюнявил палец и принялся пересчитывать деньги.
— Да, вы из особого теста слеплены, это сразу видно, — зевнул пассажир из Филадельфии. — Глядишь, гордостью Америки станете.
— Еще бы! Я американец с головы до ног. Вот доберусь до Европы, я им всем там покажу… Тьфу, сигарета погасла! Ну и дрянь продается на пароходе! Нет ли у кого-нибудь настоящей турецкой сигареты?
В салон заглянул старший механик, раскрасневшийся, мокрый и улыбающийся.
— Эй, парень, — крикнул Гарви бодрым голосом, — как наша посудина?
— Как ей положено, — ответил механик сдержанно. — Молодежь, как всегда, вежлива со стариками, и старшие это ценят.
В углу кто-то хихикнул. Немец открыл портсигар и протянул Гарви тонкую черную сигару.
— Это тот, што фам надо, мой молодой друг, — сказал он. — Попробуйте, да? Будете ошень довольны.
Гарви с важным видом принялся раскуривать сигару — он чувствовал себя взрослым.
— Видали мы и не такие, — сказал он, не подозревая, что немец подсунул ему одну из самых крепких сигар.
— Ну, это мы сейшас увидим, — сказал немец. — Где мы находимся, мистер Мактонал?
— Там, где надо, или недалеко оттуда, мистер Шефер, — ответил механик. — Вечером подойдем к Большой Отмели; а вообще-то пробираемся сейчас через рыбачью флотилию. Едва не потопили три лодки, а у француза чуть не сорвали рей. Что ни говори, плавание рискованное.
— Хороша сигара? — спросил немец у Гарви, глаза которого наполнились слезами.
— Прелесть! Какой аромат! — ответил он, стиснув зубы. — Похоже, что мы замедлили ход? Пойду наверх, посмотрю.
— И правильно сделаете, — сказал немец.
Гарви вышел, пошатываясь, на мокрую палубу и ухватился за ближайший поручень. Ему было очень плохо. На палубе стюард связывал стулья, а так как Гарви раньше похвалялся перед ним, что никакая качка ему не страшна, он собрал все свои силы и стал пробираться на корму. Здесь не было никого. Он почти ползком пробрался в дальний ее конец, к самому флагштоку, и скорчился в три погибели. От крепкой сигары, качки и дрожавшей от винта палубы его стало выворачивать наизнанку. В голове гудело, искры плясали перед глазами, тело, казалось, стало невесомым, а ноги отказывались подчиняться. Он терял создание, и тут корабль накренился. Гарви перелетел через поручни и оказался на самом краю скользкой кормы. Затем из тумана поднялась серая, мрачная волна, подхватила его будто под руки и унесла прочь с парохода. Зеленая пучина поглотила его, и он потерял сознание.
Он очнулся от звука рожка, каким в Адмирондэкской школе созывают учеников к обеду. Он понемногу приходил в себя и стал припоминать, что его зовут Гарви Чейн и что он утонул в открытом море; но он был еще слишком слаб, чтобы связать свои мысли.