Какой-то незнакомый запах наполнил его ноздри, его слегка знобило, и весь он словно был пропитан соленой морской водой. Открыв глаза, он понял, что находится на поверхности, а не под водой, потому что вокруг него ходуном ходили серебристые холмы волн. Он лежал на груде полуживой рыбы, а перед ним маячила чья-то широкая спина в синей шерстяной куртке.
«Плохи дела, — подумал мальчик. — Ведь я умер, а этот, как видно, за мной присматривает».
Он застонал. Человек обернулся, и в его курчавых черных волосах блеснули маленькие золотые серьги.
— Ага! Тебе малость получше? — сказал он. — Лежи спокойно, а то накренишь лодку.
Резким движением он направил дрожащий нос лодки прямо на высокую, в двадцать футов, волну, лодка взобралась на нее, а потом скатилась с другой ее стороны прямо в блестящую яму.
Совершая этот опасный маневр, человек в синем продолжал говорить.
— Здорово, что я наскочил на тебя, а не на пароход, верно? Как это ты свалился?
— Мне было плохо, — сказал Гарви, — вот и свалился.
— Не дунь я в рожок, пароход подмял бы меня. Тут, вижу, летишь ты. А? Что? Я думал, винт разнесет тебя на кусочки. Но тебя вынесло наверх, прямо к лодке, и я тебя выудил, как большую рыбу. Видно, тебе еще не суждено умереть.
— Где я? — спросил Гарви, который вовсе не чувствовал себя здесь в безопасности.
— Ты в рыбачьей лодке. Зовут меня Мануэль. — Я со шхуны «Мы здесь» из Глостера. В Глостере я и живу. Скоро мы будем на шхуне… Что?
Казалось, у него две пары рук, а голова отлита из чугуна: с трудом сохраняя равновесие, он то дул изо всех сил в большую раковину, заменявшую ему рожок, то посылал в туман громкий и пронзительный вопль. Гарви не помнит, сколько длился этот концерт. Он лежал на спине, с ужасом глядя на дымящиеся волны. Но вот послышался выстрел, и звук рожка, и чьи-то крики. Над лодкой навис борт какого-то судна, которое, несмотря на свои размеры, прыгало на волнах, как лодка. Несколько человек говорили одновременно. Его подхватили и опустили в какой-то люк, где люди в дождевиках напоили его чем-то горячим, сняли с него одежду, и он уснул.
Когда мальчик проснулся, он ожидал услышать колокол, зовущий пассажиров парохода к завтраку, и не мог понять, почему его каюта стала такой маленькой. Повернувшись, он оглядел узкую треугольную каморку, освещенную фонарем, подвешенным к массивной квадратной балке. Совсем рядом стоял треугольный стол, а в дальнем конце кубрика за старой чугунной печкой сидел мальчик по виду одних с ним лет, с плоским, румяным лицом и блестящими серыми глазами. На нем была синяя куртка и высокие резиновые сапоги. На полу валялось несколько пар такой же обуви, старая кепка и несколько потертых шерстяных носков; черные и желтые дождевики раскачивались над койками. Каюта была битком набита разными запахами. Своеобразный густой запах дождевиков служил как бы фоном для запаха жареной рыбы, подгорелого машинного масла, краски, перца и табака. Но все это перекрывал и сливал воедино особый аромат корабля и соленой воды. Гарви с отвращением заметил, что на его койке не было простыни. Он лежал на каком-то грязном, очень неудобном матрасе. Да и ход судна был совсем не такой, как у пассажирского парохода. Оно не скользило, не катилось по волнам, а бессмысленно дергалось во все стороны, словно жеребенок на привязи. У самого уха слышался шум воды, а бимсы скрипели и стонали. От всего этого Гарви всхлипнул в отчаянии и вспомнил о матери.
— Тебе лучше? — спросил мальчик, улыбаясь. — Хочешь кофе?
Он налил кофе в оловянную кружку и подсластил его патокой.
— А молока разве нет? — спросил Гарви, оглядывая каюту, словно надеялся увидеть здесь корову.
— Нету, — сказал мальчик. — И, наверно, не будет до середины сентября. Кофе неплохой. Сам заваривал.
Гарви молча принялся пить кофе, а мальчик протянул ему миску со свиными шкварками. Гарви с жадностью набросился на них.
— Я высушил твою одежду. Она, наверно, немного села, — сказал мальчик. — Мы такую не носим, у нас одежда совсем другая. Ну-ка повертись немного, посмотрим, не ушибся ли ты.
Гарви потянулся во все стороны, но никакой боли не почувствовал.