Когда очередная баржа проделывала свой поворот, обходя камни, огражденные вешкой, возникло странное ощущение, что он, Усов, является одним из этих створных знаков. О том же подумал и Чачко, потому что беспокойно задвигался рядом:
— На нас ложится, товарищ гвардии лейтенант!
— Не на нас. Отползи-ка в сторону, оглянись!
Оказалось, что советские моряки случайно обосновались у подножия одного из створных знаков. То был камень, поднимавшийся из густых зарослей папоротника. На нем выделялось белое пятно.
Из-за спешки или по соображениям скрытности здесь не поставили деревянный решетчатый щит в виде трапеции или ромба, как положено, а просто намалевали белое пятно на камне. Такие пятна лоцманы называют зайчиками, потому что они — беленькие и прячутся в лесу. Подобный же упрощенный створный знак виден был чуть пониже, у самого уреза воды.
Усов, Чачко и Шурка находились сейчас на той стороне острова, которая как бы была его «фасадом». Катер прятался за островом, в «тупичке». Ночью ткнулись с разгона в этот тупичок, спрятались на «задворках». Худо было бы, если бы ошвартовались у противоположного, «фасадного», берега, на самом виду у береговых артиллеристов.
На «перекрестке» движение было оживленным — в нескольких направлениях. Тут пересекались два шхерных фарватера — продольный и поперечный. В лоциях называется это узлом фарватеров. Недаром так оберегали его фашисты. Прошлой ночью вдоль и поперек исполосовали все шхеры лучами, будто обмахивались крестным знамением. От этого мелькания голова тогда шла ходуном.
А где же таинственная светящаяся дорожка? По-видимому, в пяти-шести кабельтовых севернее, вон за той лесистой грядой.
Усов прикидывал, припоминал: вот там Рябиновый мыс, а левее остров Долгий Камень. Отсюда, из-под створного знака, шхеры — как на ладони. Мезенцева увидела многое, но он, Усов, сумеет увидеть еще больше. Увезет с собой две-три пометочки на карте.
Пометочки? Вроде бы маловато.
И опять бинокль замер у вешки. Милиционеров на «перекрестке» нет. Светофоры-маяки работают только в темное время суток. Днем приходится полагаться на створы и вешки. А что, если?…
Хотя нет, не удастся. Солнце неусыпным стражем стоит над шхерами. Да и нельзя привлекать внимание к острову, пока катер еще не на ходу.
Усов даже зубами скрипнул с досады. Шурка удивленно посмотрел на него. Гвардии лейтенант что-то шептал про себя, щурился. Ну, значит, придумывает новую каверзу!
Усов продолжал смотреть в бинокль.
На войне люди отвыкают воспринимать пейзаж как таковой. Пейзаж приобретает сугубо служебный, военный характер. Холмы превращаются в высоты, скалы — в укрытия, луга — в посадочные площадки. А для моряка все, что он видит на суше, это ориентиры, по которым проверяет и уточняет место своего корабля. («Зацепился вон за ту скалу, беру пеленг на колокольню».)
Однако и до озабоченного Усова стало постепенно доходить, что шхеры красивы. Как ни странно, впервые увидел зги места днем, хотя и считался главным «специалистом по шхерам».
Оказывается, шхеры были разноцветными. Гранит — красный или серый, но под серым проступают красные пятна. На граните — сиреневый вереск, ярко-зеленый папоротник, темно-зеленые, издали почти синие ели, желтоватая высохшая трава.
Гранитное основание шхер выстлано мхом, бурым или зеленоватым. Резкий силуэт елей и сосен четко прочерчивался над кустами ежевики и малины и лиственными деревьями: дубом, осиной, кленом, березой. Некоторые деревья лежали вповалку — вероятно, после бомбежки. А в зелень хвои вплетался нарядный красивый узор рябины и можжевельника.
Однако главной деталью пейзажа была вода. Она подчеркивала все удивительное разнообразие шхер. Обрамляла картину и в то же время как бы дробила ее.
Местами берег круто обрывался, либо сбегал к воде каменными плитами, похожими на ступени.
ebooksa