Были острова, заросшие густым лесом, конусообразные, как клумбы, в довершение сходства обложенные камешками по кругу, А были почти безлесные, добросовестно обточенные гигантскими катками-ледниками. Такие обкатанные скалы сравнивают с бараньими лбами.
Кое-где поднимались из трещин молодые березки, как тоненькие зеленые огоньки, — будто в недрах гранита бушевало пламя и упрямо пробивалось на поверхность.
Цепкость жизни поразительная! Усов вспомнил сосну, которая осеняла его катер, укрывшийся в тени берега. Пласт земли, нанесенный на гранит, был очень тонкий, пальца в два. Корни раздвинулись и оплели скалу будто щупальцами.
Так и он, Усов, в судорожном усилии удержаться в шхерах плотно, всем телом приник к скале…
Чачко негромко окликнул его:
— Ну. что там?
— Опять бревна тащат, товарищ гвардии лейтенант! И куда им столько?
— Тротил, аммонал!.. Из древесины целлюлозу вырабатывают, потом взрывчатку.
Чачко только вздохнул.
— Что вздыхаешь?
— Торпеды-то утопили, товарищ гвардии лейтенант.
— Ну, торпеду слишком жирно на эту древесину. Вот вышел бы «Фон дер Гольц»…
Усов тоже подавил вздох.
Он очень ясно представил себе, как лихо выскакивает на катере из-за мыса и всаживает торпеды в броненосец береговой обороны. Но он безоружен, безоружен! И опять Усов оглянулся на створный знак.
Другой командир, возможно, держал бы себя иначе. Как говорится, сидел бы и не рыпался, дожидаясь ночи. Но Усову не сиделось.
Он положил бинокль на траву и отполз к заднему створному знаку. Камень потрескался. Зигзаг трещин выглядел, как непонятная надгробная надпись.
Шурка, ничего не понимая, смотрел во все глаза на гвардии лейтенанта. Тот, по-прежнему ползком, обогнул камень, налег на него плечом. Камень как будто поддался — вероятно, не очень глубоко сидел в земле. Гвардии лейтенанту это почему-то понравилось. Он улыбнулся. Улыбка была усовская, то есть по-мальчишески озорная и хитрая.
Задумал что-то! Но что?
— Сдавай вахту, юнга, — приказал гвардии лейтенант. — Домой поползем.
И тут Шурка щегольнул шуткой, — флотской, в духе Усова.