Схватка с оборотнем,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да, собственно, и я тоже, — вдруг что-то поняв, ответил Луганов. — Есть работа на воскресенье, товарищ полковник?

— Нет, — сказал, не глядя на них, полковник, — просто предложение. Может быть, организуем турпоход?

— Отлично придумано, Кирилл Петрович.

— А куда? — спросил Луганов.

— Ну, хоть в Дубровинские леса. Побродим по борам, товарищей погибших помянем.

— Это идея, — поддержал Миронов. — Мы с вами, Кирилл Петрович, хоть и в другой стороне дрались, но с дубровцами встречались.

— Идет, — сказал Луганов, — во сколько сбор?

— А семья как, Василий Николаевич, — спросил Скво-рецкий, — не забастует?

— Они от меня за вечер устают, — улыбнулся Луга-нов. — Во сколько собираемся?

— Пораньше, — оживился Скворецкий. — В семь устраивает?

— В семь, — подтвердил Миронов. — Пройдемся форсированным шагом, встряхнем старые кости.

— Уж и старые… — проворчал полковник. — Короче говоря, встреча на речном вокзале в семь ноль-ноль.

Полковник вышел, майоры переглянулись.

— Видишь, какие мы все-таки недотепы, — сказал Миронов, — он после смерти жены один. А мы о нем даже и не вспомним. А я — то… Двадцать с лишним лет его знаю, считался его партизанским сыном — и ни разу не навестил!

— Да, — вздохнул Луганов, — но он у нас строгий старик. Увидишь его на работе, собранного, сосредоточенного, и не придет в голову, что он может страдать от одиночества.

— Держаться умеет, старая чекистская школа. А мы с тобой, Василий, публика нечуткая. В воскресенье надо его отвлечь. Развеять.

На том и порешили.

Миронов жил в гостинице. С высоты четвертого этажа видна была людная площадь внизу, непрерывное движение транспорта, бесконечные волны людей, заполняющие площадь. По вечерам он часто стоял у окна, глядя на залитый лимонным фонарным светом вечерний мир. И сегодня после напряженного субботнего дня он подошел к раскрытому окну. Медленно расстегивая запонки сорочки, он думал о полковнике Скворецком.

Скворецкий в его глазах, впрочем как и в глазах всех сотрудников Крайского управления, был настоящим чекистом, представителем старой, выпестованной еще Дзержинским и Менжинским, школы контрразведчиков. Он был беззаветно предан своему делу, умел использовать в работе свой и чужой опыт, умел ни на секунду не ослаблять внимания к делу охраны государственных интересов и всегда был готов учиться всему новому и передовому.

Миронов вспоминал, как тринадцатилетним мальчиком, покинув Бобруйск, где погибла его семья, он вышел после трехдневных скитаний по лесам на передовые посты партизанской бригады. Была осень. Промозглый холод заползал под его лохмотья, пока усатый партизан вел его по ночному лесу к партизанскому лагерю. Из землянки, к которой его подвели, вышел коренастый человек, одетый в телогрейку и военную фуражку, оглядел его и сказал: