Мир приключений, 1989 (№32) ,

22
18
20
22
24
26
28
30

XII

В ДОМЕ ОТДЫХА «ТАВРИЯ»

Весь день шел проливной дождь. Почему-то не привезли и новую кинокартину. Отдыхающие скучали, просматривали уже прочитанные газеты, играли в «дурачка», в шашки.

В музыкальном салоне собралось несколько человек, упросивших историка профессора Пахомова рассказать о своей коллекции марок.

Пахомов говорил о принципах собирания, о международных выставках, в которых участвовал, о редких марках, об интересных находках. Тема увлекла присутствующих — почти каждый из них собирал в детстве марки.

— Я признаю полезность собирания марок на определенном этапе, в определенном возрасте, — сказал один из присутствующих, — но, простите, не могу понять, что ценного, положительного, интересного находят в коллекционировании зрелые люди.

— О, марки — как любимые книги: их читаешь всю жизнь, — сказал профессор. — Спекулянтам они дают (профессор сделал ударение на этом слове) деньги. А честным людям приносят радость. Радость увлечения, радость познания, радость поиска. Я убежден, что тот писатель, тот художник или инженер, который в детстве собирал марки, живет более интересной жизнью, чем тот, кто прошел мимо них.

— Что они дали лично вам? — не унимался инженер.

— Они сделали меня счастливым. В моей коллекции семьдесят пять тысяч экземпляров. Одни из них подарены мне еще отцом и матерью, когда я был гимназистом. Другие тоже связаны с событиями моей жизни, радостными и печальными. Сначала я находил на марках названия мест, которые встречал у Фенимора Купера, Майн Рида, Буссенара, Жаколио, Жюля Верна, Эмара. Прочитанные в первый раз надписи на марках — «Онтарио», «Виктория», «Патагония», «Замбези», «Гвиана» — будили воображение, заставляли мечтать, говорили о красоте и многообразии мира, мешали мне стать сухарем и зубрилой.

Присутствующие рассмеялись, а профессор продолжал:

— Я встречал на марках портреты людей, перед которыми преклонялся, — Гарибальди, Шекспир, Гете, Платон, Фарадей, Ньютон. Марки запечатлевали события, которых я был не безучастным свидетелем, — голод в Поволжье, эпопея челюскинцев, перелет Чкалова. Я подсчитывал зубцы, научился различать способы печати и оттенки цветов. Это приучило меня к аккуратности и точности, научило понимать живопись и графику.

— Ну, хорошо, а когда вы стали взрослым? — спросил инженер.

— Когда я стал взрослым, я с особой остротой понял, как многим обязан маркам… Я просматриваю свои кляссеры, как семейные альбомы. Они помогают мне жить и встречать каждый новый день с интересом, надеждой и любовью.

— Но не будете же вы отрицать, что одновременно марки стали сейчас и грязным бизнесом. Ими торгуют, перепродают, раздувают нездоровый ажиотаж, если какая-то буква напечатана толще другой…

— Я слышал подобные упреки. Но ведь то же самое можно сказать о книгах, о картинах великих мастеров, о старинной бронзе и фарфоре, автомашинах. Послушайте, я вам процитирую один абзац из выступления нашего первого наркома просвещения Луначарского. Он сказал эти слова в Петрограде, перед советскими и иностранными учеными.

Профессор достал записную книжку, полистал ее и, найдя нужную ему запись, прочел:

— «Лучи солнца падают на вспаханную пахарем землю, и она дает прекрасные всходы. Но эти же лучи падают и на мусорную яму, и тогда под их воздействием развиваются отвратительные микробы, несущие эпидемии, заразу и смерть человечеству…»

— Скажите, Василий Петрович, а в вашей коллекции есть ценные экземпляры?… Я имею в виду очень редкие, с мировым именем, так сказать.

Этот вопрос задал человек лет тридцати, приехавший из Белоруссии. Его звали Николаем Денисовичем Назаренко.

— Разумеется, есть. Время делает редким многое. Во-первых, у меня, пожалуй, самая полная коллекция русских земских марок. Когда-то коллекционеры не принимали их всерьез и спорили, стоит ли включать в коллекцию, а сейчас за ними охотятся. У меня есть редкие экземпляры Волчанского и Лохвицкого уездов, беззубцовая марка Цейлона 1858 года достоинством в полпенни, марка Модены в восемьдесят чентизимо. Есть у меня еще одна очень дорогая мне марка. Это обычный стандартный гербовый знак на треугольном солдатском конверте. Конверт пробит пулей. Солдат погиб 9 мая 1945 года, а товарищи переслали этот неотправленный конверт мне. На многих выставках он привлекал внимание больше, чем самые уникальные миниатюры…