Вокруг света за восемьдесят дней

22
18
20
22
24
26
28
30

Паспарту удивлялся всему, что видел. Он был в том легендарном городе, который ещё в 1849 году был центром бандитов, поджигателей, убийц, стекавшихся сюда, как в обетованную землю, на поиски золота; здесь весь этот сброд играл в карты на золотой песок, держа в одной руке нож, а в другой – револьвер. Но это «доброе старое время» прошло. Теперь Сан-Франциско имел вид большого торгового города. Высокая башня городской ратуши, на которой стояли часовые, возвышалась над всеми улицами и проспектами, пересекавшимися под прямым углом; между ними здесь и там виднелись зеленевшие скверы, а дальше находился китайский город, казалось перенесённый сюда в игрушечной шкатулке прямо из Небесной империи. Здесь не было больше ни сомбреро, ни красных рубашек, которые некогда носили золотоискатели, не было также индейцев, украшенных перьями; вместо всего этого – чёрные фраки и шёлковые цилиндры – обязательная принадлежность многочисленных джентльменов, снедаемых жаждой деятельности. Некоторые улицы – и среди них Монтгомери-стрит, соответствующая по значению лондонскому Риджент-стрит, Итальянскому бульвару в Париже и нью-йоркскому Бродвею, – изобиловали великолепными магазинами, в витринах которых были выставлены товары, присланные со всех концов света.

Когда Паспарту попал в «Международный отель», ему показалось, что он и не покидал Англии.

Весь нижний этаж отеля был отведён под громадный бар – нечто вроде буфета, открытого бесплатно для всех посетителей. Вяленое мясо, устричный суп, бисквит, сыр-честер можно было получить без денег. Платили только за напитки – эль, портвейн, херес, если кому-нибудь приходило желание освежиться. Такой порядок показался Паспарту «вполне американским».

Ресторан отеля был очень комфортабелен. Мистер Фогг и миссис Ауда заняли столик и получили обильный завтрак, который подавали на крошечных тарелочках негры-официанты.

После завтрака Филеас Фогг в сопровождении миссис Ауды вышел из отеля и направился к английскому консулу, чтобы завизировать свой паспорт. На тротуаре он встретил своего слугу, который спросил, не следует ли перед поездкой по Тихоокеанской железной дороге запастись ради предосторожности несколькими дюжинами карабинов Инфельда или револьверов Кольта. Паспарту слышал толки о том, что индейцы племён сиу и поани, подобно испанским грабителям, останавливают поезда. Мистер Фогг ответил, что это совершенно излишняя предосторожность, но предоставил Паспарту свободу действовать, как ему заблагорассудится. Затем наш джентльмен продолжал свой путь к английскому консульству.

Филеас Фогг не прошёл и двухсот шагов, как «по чистейшей случайности» встретился с Фиксом. Сыщик изобразил крайнее удивление. Как? Он совершил вместе с мистером Фоггом переезд через Тихий океан, и они ни разу не встретились! Во всяком случае, Фикс почитает за честь вновь увидеть джентльмена, которому он стольким обязан, и, так как дела призывают его в Европу, он с восторгом совершит это путешествие в столь приятной компании.

Мистер Фогг ответил, что он чрезвычайно польщён, и Фикс, который не хотел терять из виду нашего джентльмена, попросил у него разрешения вместе осмотреть этот любопытный город. Фогг согласился.

И вот миссис Ауда, Филеас Фогг и Фикс отправились бродить по улицам Сан-Франциско. Вскоре они очутились на Монтгомери-стрит, где собралась огромная толпа. На тротуарах, посреди мостовой, на трамвайных рельсах, несмотря на движение экипажей и омнибусов, на порогах лавок, в окнах квартир и даже на крышах домов виднелось множество народа. Среди всей этой толпы сновали люди-афиши. По ветру развевались флажки и знамёна. Со всех сторон слышались выкрики:

– Да здравствует Кэмерфильд!

– Ура Мэндибой!

Это был какой-то митинг: так по крайней мере решил Фикс. Он поделился своей догадкой с мистером Фоггом и добавил:

– Нам, пожалуй, лучше не ввязываться в эту давку, сударь, а то ещё того и гляди получишь удар кулаком!

– Вы правы, – ответил мистер Фогг, – и кулаки всегда остаются кулаками, даже если дело идёт о политике!

Фикс счёл нужным улыбнуться на это замечание, и, чтобы лучше видеть всё происходящее, но не толкаться в толпе, миссис Ауда, Филеас Фогг и Фикс взобрались на верхнюю площадку лестницы, которая вела на террасу, расположенную над Монтгомери-стрит. Перед ними, на другой стороне улицы, между складом угольщика и лавкой торговца керосином, возвышалась под открытым небом трибуна, к которой, видно, и стремились многочисленные потоки людей.

По какому же поводу, с какой целью происходил этот митинг? Филеас Фогг не имел об этом никакого представления. Шло ли дело о назначении какого-нибудь важного военного или гражданского чиновника, о выборах губернатора штата или члена конгресса? Судя по необычайному возбуждению, охватившему город, можно было предположить и то и другое.

В эту минуту в толпе началось заметное движение. Все руки взлетели вверх. Некоторые из них, сжатые в кулак, быстро поднимались и опускались среди неумолчных криков, очевидно свидетельствуя об энергии голосующих. Толпа бушевала и волновалась. Знамёна, покачиваясь, исчезали на мгновение и появлялись вновь, изодранные в клочья. Волнение толпы докатывалось до лестницы, и вся масса человеческих голов подавалась то вперёд, то назад, как волны моря под ударами шквала. Количество цилиндров уменьшалось на глазах, а те, что ещё оставались на головах, утеряли свою нормальную высоту.

– Как видно, этот митинг, – заметил Фикс, – посвящён какому-то животрепещущему вопросу. Меня не удивит, если окажется, что они вновь обсуждают Алабамское дело, хотя оно уже решено.

– Возможно, – кратко ответил мистер Фогг.

– Во всяком случае, – продолжал Фикс, – тут налицо два вождя: достопочтенный Кэмерфильд и достопочтенный Мэндибой.

Опираясь на руку Филеаса Фогга, миссис Ауда с любопытством наблюдала бурную сцену, происходившую на улице. Фикс только было собрался узнать у соседей причину этого народного волнения, как вдруг движение в толпе усилилось. Приветственные крики и ругательства стали ещё громче. Древки флагов превратились в наступательное оружие. Все руки сжались в кулаки. С крыш остановившихся карет и прервавших движение омнибусов началась настоящая перестрелка. Сапоги и башмаки описывали в воздухе длинные траектории, и среди выкриков послышалось несколько револьверных выстрелов.