— Мы знаем и то, что вас неоднократно американская разведка пыталась заслать в СССР. Вы несколько раз отказывались. Что же вдруг заставило вас теперь согласиться на это?
Брухмиллер молчал, что-то обдумывая, губы его дрожали, а лицо то бледнело, то заливалось краской.
— Говорите правду, вы только облегчите ваше собственное положение, — сказал следователь. — Зачем вы приехали в Орджоникидзе?
Пастор молчал, судорожно теребя пальцами полу пиджака.
— Не волнуйтесь. Обдумайте мой вопрос и отвечайте. Зачем вы приехали в Орджоникидзе?
— За кладом, — глухо сказал пастор, и голос его оборвался.
И следователь, и безмолвно сидевший возле него полковник подались вперед, с удивлением глядя на Брухмиллера.
— За… кладом? — переспросил следователь.
Пастор молча кивнул головой.
— За каким кладом? — спросил полковник, продолжая удивленно смотреть на пастора.
— За своим… который я зарыл в двадцатом году… при отступлении, — опуская голову, сказал Брухмиллер.
Следователь развел руками и посмотрел на полковника. Тот покачал головой и неодобрительно сказал:
— Опять ложь! Пять раз отказывались, а на шестой вспомнили, что когда-то зарыли клад? Так, что ли?
— Да-а! — протянул следователь, тоже кивая головой. — Концы с концами не сходятся, господин Брухмиллер! Если б клад был, то вы с первого раза согласились бы ехать.
Пастор опустил голову. Опять он соврал как-то глупо и неудачно.
— Я буду говорить правду, — сказал он. — Только правду! Клад этот действительно зарыт где-то возле Ларса, но не мной, а… — он тихо сказал, — князем Щербатовым, когда-то приближенным ко двору императрицы.
— Александры Федоровны Романовой? — вдруг перебил его следователь.
— Да! — сказал пастор и тупо уставился на повеселевшее лицо следователя. Он видел, что еще секунда, и следователь рассмеется, что он с трудом сдерживает душивший его смех.
Брухмиллер перевел глаза на полковника, но и на его лице была улыбка.
— Этот Щербатов — бывший князь, зовут его Петр Александрович? — смеясь одними только глазами, спросил следователь.