— Квебек. Франция. Друг, — выговорил он, показав жестом на себя и индейца.
Тот с достоинством кивнул. Рука его протянулась к томагавку. Сирано, пересиливая овладевшую им слабость, напрягся, готовый применить узнанные от другого индейца приемы борьбы без оружия.
Индеец взял боевой топор и доверчиво положил его рядом со шпагой Сирано на землю.
И как только Сирано понял, что абориген мирно принял его, силы вдруг совсем оставили его. На него накатился мрак, вызванный горам и всем им перенесенным, он без сознания повалился на землю.
Он не знал, как очутился в вигваме племени, обитавшем в соседнем каньоне, ошибочно принятом Сирано с Тристаном за безлюдный.
Долгое время Сирано находился между жизнью и смертью, даже не воспринимая трогательного ухода за собой семьи Медвежьего Когтя, принесшего его сюда.
Все племя приняло участие в судьбе «колдуна», своей волей отправившего в небо круглую скалу и, очевидно, отдавшего для этого слишком много жизненных сил, вызвав в горах гром без дождя.
Простодушные обитатели вигвама, видя, как мечется в бреду их гость, произнося непонятные слова, не догадывались о его видениях, которые или были повторением пережитого, или подменяли собой реальность, будучи бредовыми грезами.
Даже сам Сирано, начав приходить в себя, не мог провести грань между реально произошедшим и пригрезившимся во время болезни.
Он мучительно старался восстановить цепь событий: неистовая погоня по дорогам Франции, в альпийском ущелье; подъем под пулями гвардейцев, подорвавших усталое сердце учителя; диковинная башня и люк, у которого упал учитель; круглое помещение с окнами, не выходящими наружу; аутодафе, из пламени которого взлетела ракета Тристана, которую Сирано предложил опустить в Новой Франции; и наконец, приземление ее именно в Новой Франции и потом раздирающее душу горе потери учителя с так и не справившимся усталым сердцем!
Но было ли на самом деле все, что «привиделось» Сирано между взлетом и посадкой ракеты?
Лежа в вигваме, Сирано не в состоянии был это решить. Но он и не мог отказаться от воспоминаний о пейзажах Солярии, о мудрой Ольде, о горячей и нежно любимой Эльде! Но… если они с Тристаном побывали там, разве та же Ольда не исцелила бы его усталое сердце? Разве отпустила бы его с Сирано на Землю, чтобы он сразу погиб бы там?
Мучимый этими вопросами, Сирано выздоравливал, не зная, как ему отблагодарить приютивших его индейцев.
Случай помог ему оказать услугу Медвежьему Когтю, как звали его спасителя, который едва сам не погиб от когтей медведя во время охоты. Его принесли в вигвам истекающего кровью. И Сирано отдал ему свою кровь, перелив ее в его жилы так, как сделал это, спасая когда-то Сирано, Кампанелла. Сирано повторил запомнившиеся ему приемы, которые вечный узник описал в своем медицинском трактате, еще находясь в темнице.
Спасение Медвежьего Когтя «колдуном», каким племя продолжало считать Сирано, еще больше расположило к нему индейцев.
Он еще долго прожил с ними, пока окончательно поправился, знакомясь с их немудреным бытом. И ему казалось, что он действительно имеет дело с одичавшими за миллион лет соляриями, но сохранившими не достижения былой цивилизации, а твердые устои справедливого уклада общества.
И эти дети земной Природы были куда ближе к сказочным, пусть даже привидевшимся ему соляриям, чем его европейские сородичи, убивающие друг друга за золото, за власть, за иные верования, когда главным правом в жизни служит насилие
То, что Сирано колдун, стало у всех индейцев племени непреложным, но он обрел славу доброго колдуна.
И к нему приходили с маленькими своими нуждами простодушные обитатели вигвамов, а Сирано узнавал их жизнь и обычаи.
Индейцы не знали собственности, которую ценой любой крови защищали власть имущие во всех европейских государствах. Правда, индейцы в отличие от соляриев охотились, но добытая ими дичь становилась общей для всего племени.