Мы пошли втроем по утоптанной скользкой дорожке. Виктор Сергеевич взял нас с Таней под руки и стал вспоминать о коллективной поездке осенью по грибы, о том, как Таня заблудилась в лесу и ее едва нашли. Мы посмеялись, и Таня спросила его о внучке и дочке — я понял из разговора, что она хорошо знакома с ними.
Мы с Таней в тот вечер еще долго гуляли по заснеженному проспекту Науки. Набрякшее небо висело низко, облака казались следами босых ног на темно-зеленом льду. Под ногами потрескивала снежная парусина. Ветер менялся, становилось теплее.
— Откуда вы знаете домочадцев академика? — спросил я.
— Училась с его дочкой в одной школе, — отчего-то смутившись, неохотно ответила Таня и поспешила спросить: — А почему Виктор Сергеевич пришел с вами в виварий?
Пришлось рассказать о вчерашнем разговоре и о том, как сегодня неожиданно академик появился в лаборатории.
Мы заговорили о своеобычности Виктора Сергеевича.
— Это своеобычность гения, — утверждала Таня. — Даже то, как он исправляет свои ошибки, как не боится уронить свой авторитет.
— Так должны поступать все люди, Таня. Исключение должно стать нормой.
— Должно? — насмешливо произнесла она. — А когда станет? Одни не хотят поступиться гордыней, а другие боятся потерять ее. Ведь их авторитет держится на довольно хрупком фундаменте. Только такой человек, как Виктор Сергеевич, может позволить себе не считаться с условностями. А много ли таких?
— Точно таких очень мало. Но тех, кто поступает так же, гораздо больше. Необязательно быть гением, чтобы поступать честно.
— Он не просто честный человек, а директор крупнейшего института, где собраны значительные умы. Чтобы управлять ими, надо быть умнее их всех…
— Или честнее. Или добрее. Или терпимее. Или лучше владеть собой. Или, или, или… Понимаете?
— Не согласна, — сказала Таня и качнула помпоном на шапочке. — По отдельности ни одно из названных качеств не дает решающего преимущества. А если они сами не признают его над собой? Он не сможет здесь руководить…
Я смотрел на ее губы, как они выпячиваются и на них то появляются, то исчезают крохотные морщинки. Я слишком долго смотрел на ее губы, и мне расхотелось спорить.
— Ладно, — сказал я. — Может быть, вы и правы.
Она удивленно вскинула ресницы, на которые налипли снежинки, и уставилась на меня. И я не осмелился ее поцеловать.
Ранние сумерки залепили окна. Сквозь черноту чуть пробивались светлые точки — то ли далекие фонари, то ли звезды. Таня помогала мне сверять таблицы. С улицы донеслась сирена «скорой помощи». Я подумал: «Сколько несчастий случается в большом городе ежесекундно…»
По коридору затопали тяжелые шаги. К ним присоединились другие, третьи… Бежало несколько человек. Таня вскочила, распахнула дверь. Донесся чей-то запыхавшийся голос:
— В виварии несчастье!
…Виктор Сергеевич лежал в луже крови недалеко от клетки Опала, подогнув ногу и вытянув руку вперед. Из-под полы белого халата виднелся знакомый серый костюм. На его голову страшно было смотреть. Врач «Скорой помощи» что-то говорил санитарам. Из тамбура прозвучал негромкий властный голос:
ebooksa