— Я был чем–то вроде антилопы, и на меня набросился махайродус.
— Кто набросился? — переспросила Мариетта.
— Это такой тигр, у которого клыки в виде лезвия сабли. Я очнулся от боли.
— Очень мило! — вставил Жинесте.
Дармон резко обернулся.
— Ты и представить не можешь, что это такое. Куда ни ткнёшься, везде живые существа пожирают друг друга, и пожирают живыми. Вот она — бесконечная доброта создателя. Надо бы каждого верующего подвергнуть такому эксперименту, чтобы вышибить из него эти глупости.
— Идея хорошая, — сказал Жинесте, — только трудноосуществимая.
— Всё это потому, — уточнил Поль, — что С–24 восстанавливает не только те воспоминания, что записаны в генах одного вида. Он опускает ещё глубже. Можно, к примеру, испытать то, что чувствовал в своё время птеродактиль. С–24, может, вовсе и не тупик, а просто инструмент для исследования.
— Вот ты его и исследуй, — предложил Дармон. — А когда тебя сожрут или вражеское племя сожжёт тебя живьём, тогда поговорим.
Поль и правда очертя голову пустился в свои опыты, пытаясь установить, как легче переходить из одного состояния в другое. Как бы там ни было, весь ужас случившегося с ним в предыдущий раз настолько превзошёл допустимые пределы, что выработанное им безразличие к резким изменениям оказалось неспособным сбить волну эмоций.
На некоторое время он уединился с Изабеллой.
— Ты в призраков веришь? — нерешительно проговорил он.
Она нахмурила брови.
— Что за вопрос такой?
— Нет, ты скажи…
— Нет, не верю, — сказала Изабелла. — Это какая–то мастика. Об этом и говорить–то серьёзно нельзя.
— Я так и думал. Но ты ведь знаешь мои сложности…
— Как, ты теперь ещё и призраков видишь?
— Нет, теперь не вижу.
И он обнял её. Она в ответ поцеловала его.