— В должности бухгалтера леспромхоза? — не без иронии спросил Оксиюк. — Сколько они тебе платят?
— Восемьдесят, да еще премии иной раз.
— Восемьдесят? Не богато! — окидывая взглядом довольно непритязательную обстановку комнаты, заметил Оксиюк и хлебнул водки.
— Зато совесть чиста! — пододвигая ему тарелку с огурцами, сказал Чепига. — А чего же ты хочешь? Столько лет я оттуда пытался руководить здешним подпольем, выпуская на кривые дорожки всю эту злобную стихию национализма. Сколько беды стихия эта принесла, какое смятение заронила в души! Так что же, озолотить меня за это нужно?
Оксиюк подошел к занавеске, отдернув ее и убедившись, что они одни в хате, меняя тон, сказал:
— Слушай, неужели ты поверил той сказочке, которую я рассказал тебе вначале? Хватит играть в кошки-мышки. Я понимаю, что ты боялся и не хотел мне всю душу открыть, а порол какую-то ерунду. Ты, друже, старый лис, был и остался им, и мы это все хорошо знаем. Но если тебе удалось перехитрить большевиков, то меня со всей твоей конспирацией перехитрить не удастся.
— Как это — перехитрить? — спросил Чепига.
— Да со всем этим признанием, со статьями в газетах или хотя бы с тем, что ты мне говорил сейчас. Ты думаешь, мы там, на Западе, не понимаем, что все это липа? Что иного выхода у тебя не было, и ты, чтобы уцелеть и быть полезным для нас дальше, вынужден был надеть личину раскаявшегося? Это понимают все и даже большой шеф, и никто тебя не осуждает.
— Что ты хочешь сказать этим? — крикнул Чепига.
— Тише, Профессор, не кричи, — оборвал его Оксиюк, — и слушай, что я тебе скажу: хотя мы с тобой старые побратимы, но я вижу, что мне все еще не доверяешь и закрываешь истинные думки пропагандой ихней, что ее они в тюрьме тебе в мозги заложили. Так вот, не веришь на словах — имеешь в письме! — И, засунув руку себе за пазуху в какой-то из тайников на внутреннем поясе, Василь Оксиюк достал оттуда сложенную вчетверо бумажку и, разворачивая ее, торжественно сказал: — На, читай!
В это время в сенях скрипнула дверь. Оксиюк поспешно выхватил у Чепиги письмо и засунул его обратно.
Послышался голос Катерины Боечко.
— Иди вперед, доченька, ты же не забыла еще вход до ридной хаты, а я малого сама поведу.
С двумя чемоданами в руках в хате появилась средних лет женщина в сером плаще-пыльнике. У нее были усталые, измученные дальней дорогой и волнениями глубокие зеленоватые глаза, косы заплетены вокруг головы венком, как это делают галичанки. Она увидела стоящего посреди хаты Чепигу, опустила на пол чемоданы, бросилась к нему, осторожно поцеловала, боясь прижаться, потревожить руку.
— Тымишу! Ридный! Боже, какое счастье! Не думала уже видеть тебя живым…
Василь Оксиюк быстро отступил от полосы света, падающей на деревянный некрашеный пол хаты от лампы, стараясь укрыться в тени.
Всего, решительно всего мог ожидать заморский гость на этой очень опасной для него теперь украинской земле, но только не этой непредвиденной встречи, которая круто нарушила все его планы.
В хату, ведомый за руку бабкой, вошел мальчик лет двенадцати в гольфах.
Он нерешительно осмотрелся по сторонам и, заметив мать в объятиях отца, бросился к Чепиге с криком:
— Татуся!
ebooksa