Она рассмеялась сквозь слезы. Я сел рядом и обнял ее.
— И генетика, и воспитание: если во мне есть что хорошего, то все от бабушки!
— Спасибо, Коленька!
— А что, если мне поговорить с этим Успенским? Бабушка смутилась:
— Ты еще болен. Потом…
Бабушка накрыла меня пледом и вышла. Я закрыл глаза… Но какой уж там сон… Что-то меня тревожило. Бабушка определенно не все мне сказала. У нее не хватило решимости. Почему у нее было такое смущенное лицо? Почему она так странно на меня смотрела?
Я быстро сел на постели. Потом встал и открыл форточку. Я задыхался.
Что же… что же… Ну, конечно, та сессия… Она же происходила в августе сорок восьмого года… А я родился в апреле сорок седьмого. Я уже был…
Значит, значит… мой отец — этот Успенский. Марк, друг мой, как мне трудно сейчас! И хотя я уже взрослый парень и даже мечтаю жениться на любимой девушке, узнать это нелегко. Я его люблю, своего отца, и никогда не примирюсь с тем, что он мне вовсе не отец. Он мой отец, мой отец!.. Я не могу его потерять. Если мама уйдет, мы останемся с ним. Но в каком мы глупом положении — и бабушка, и я! Может, папа теперь нас и знать не захочет?
Бабушка сидела на кухне, не зажигая огня. Уже смеркалось. Я остановился в дверях.
— Этот Успенский — мой отец?
— Да, Коленька.
— Он хоть раз в жизни вспомнил, что у него есть сын? — Он никогда не забывал. Когда ты был маленький и он приезжал, я водила тебя к нему. А когда…
— Вот уж не помню.
— Ты был совсем маленький. А когда подрос, я писала о твоих успехах в школе, посылала твои фотографии. Он очень хороший человек.
— Папа меня усыновил?
— Да, Дмитрий очень хотел иметь сына, но Лиля… Она чуть не умерла во время родов и больше ни за что не хотела иметь детей. И он усыновил тебя. Он начал воспитывать тебя.
— Понимаю. А ты называла его мистером Мордстоном.
— Да. Я считала его суровым отчимом, а он… он только хотел быть отцом. Он боялся, что ты вырастешь болезненным.
Я повернул выключатель. Бабушка стала готовить чай. Глаза ее были заплаканы.