Встреча с неведомым (дилогия)

— Соскучилась? — усмехнулся Успенский.

— Ужасно. А ты, Коля?

— И я… Поедемте вместе, Ангелина Ефимовна.

— А как со здоровьем?

— Ничего… Только воздуха не хватает.

Уже в машине Ангелина Ефимовна сказала запомнившиеся мне слова:

— А Лиля ошиблась. Как она ошиблась! Вторично. Помяни мое слово, ей опять придется сбегать от Николая. Он же обязательно что-нибудь учудит. Он и в грош не ставит материальные блага. И неуживчив, и от людей требует слишком много. А свою лабораторию на Баренцевом море вспоминает как потерянный рай. Любимая работа, добрые товарищи и чарующая природа Севера. Это ли не счастье? И поймет ли это счастье Лиля?

Глава семнадцатая

«НА ВЕРШИНЕ МЫ ВСТРЕТИМСЯ…»

«Дорогой Николай! Тебе пишет Санди Дружников по поручению твоего отца. Дмитрий Николаевич напишет потом, сейчас он не в состоянии. Нас постигло огромное несчастье: погиб наш общий друг пилот Ермак Сафонов.

Жалко жену и сына. С обсерваторией на плато у нас установлена радиосвязь, и я уже известил их. Послал и письмо, где коротко изложил обстоятельства гибели. А потом подумал, что тем, кто знал и любил Ермака, наверное, захочется узнать подробности о его жизни и гибели. Вот я взял и перепечатал на машинке некоторые места из своего дневника. Первый экземпляр послал Валентине Владимировне, второй тебе.

Не убивайся так сильно. Ничего не поделаешь. Освоение нового материка никогда не обходится без жертв. Пилот Сафонов жил и погиб как герой. Но он был больше чем герой: он был добрый человек! Жаль, что мы его не уберегли.

Твой отец шлет тебе привет. Он много про тебя рассказывал. Он очень тебя любит.

Всего доброго! Океанолог Дружников».

Из дневника Санди

Все семеро, в темных очках от слепящего света, мы стояли на тридцатиметровом обрывистом берегу и смотрели вслед кораблю. «Дельфин» с трудом вырвался из окружения льдов, дал прощальные гудки и скрылся за лиловым горизонтом. Мы остались одни, немного растерянные и подавленные, в каком-то словно нереальном мире, будто на чужой планете за тысячи световых лет от Земли.

Слепящий свет полуночного солнца, сверкающая бирюза льда. Шло бурное таяние. По всему острову журчали ручьи и речки. Тысячи ледяных скульптур, изъеденные ветром, словно творения абстракционистов — беспредметные, причудливые, страшные, — истекали, таяли, рушились. Под ногами влажные, скользкие камни всех окрасок: зеленые, красные, желтые, серые, черные. Обнажившиеся пятна лишайников на влажной почве. Далеко внизу серые блестящие волны зыби, белые айсберги в кипящей пене. Нет, мы все же были на родной Земле: большие стаи серебристо-серых буревестников носились над самой водой, жадно хватали живую пищу, утомившись, отдыхали на льдинах. В скалах острова Грина с нависшими шапками снега, то и дело падающими вниз, гнездились бакланы, оглушительно кричали поморники, буревестники… А слева от нас, в лиловатой туманной дымке, мерцала Антарктида — мрачное беспредельное плато. Но оранжевые сборные домики станции, радиомачта с советским флагом, метеоплощадка казались такими привычными, земными.

— Какие возможности для научных исследований на этом благодатном острове! — сказал профессор Черкасов.

Никто не ответил ему. Мистер Слегл взглянул на него и, переведя взгляд на океан, прочитал по-английски:

Дух сражений, веди меня до конца! В моих жилах течет еще кровь бойца. Чтобы в битве постичь тайный смысл бытия, На вершине мы встретимся — Смерть и Я.

Вечером я спросил мистера Слегла, чье это стихотворение. Он не помнил, но прочел его целиком. С помощью мистера Слегла я перевел стихотворение заинтересовавшемуся Ермаку Сафонову.