— Какая Корнильева? — встрепенулся полковник.
— Корнильева — это подлинная фамилия жены Черняева, розыском которой мы занимаемся, — пояснил Миронов. — Право, затрудняюсь что-либо сказать, — задумчиво продолжал Миронов. — Я предполагал возможность несчастного случая. Мысль об убийстве мне в голову не приходила. А тут убийство… Кому нужно было уничтожать Корнильеву? Зачем? Не понимаю. Не думаю, чтобы это была Ольга Николаевна. Однако проверку этой версии надо бы провести, только как? Лицо, как видно из материалов, изуродовано, труп захоронен. Прошло без малого пять месяцев… Разве эксгумация? Только что это даст?
— Эксгумация, конечно, ничего не даст, — согласился полковник. — Вот если предпринять портретную реконструкцию? Дело, конечно, сложное, кропотливое… Впрочем, у нас в Крайске работает кое-кто из последователей профессора Герасимова. А Герасимов, как известно, восстанавливал лица тех, кто умер тысячелетия назад…
Извлечем тело убитой, по лобным костям, скулам, подбородку восстановим лицо, хоть штука это и не простая, ну, а уж там дело за малым. Возьмем фотографию Черняевой и сличим с реконструированным портретом.
Следующим утром Миронов присутствовал при эксгумации, а прямо с кладбища поспешил в управление, где, как оказалось, его разыскивал вернувшийся из командировки полковник Скворецкнй. Не успел Андрей войти, не успел поздороваться, как Скворецкий спросил:
— Что с Сергеем Савельевым? Какой парень, и на тебе — такая история! Что там стряслось, что врачи говорят?
По отдельным коротким репликам, которые бросал Скворецкий в то время, как Миронов докладывал, Андрей понял, что полковнику и так все известно и что на сей раз Миронов ничего нового ему не сказал. Да и что мог он сказать? Савельев был плох. Розыск виновников преступления ничего пока не дал. Вот и все.
— Ну ладно, — вздохнул полковник. — Рассказывай, что на кладбище, как эксгумация?
Миронов доложил, что останки убитой более или менее сохранились, но лицо, вернее, то, что было лицом, находится в таком состоянии, что вряд ли удастся что-либо определить.
— Сомневаешься? — прищурил глаз полковник. — Плохо ты нашего бога от угрозыска знаешь. Если он говорит — значит сделает. А насчет того, Корнильева это или не Корнильева, гадать не будем. Подождем результатов. Кстати, послушай-ка, что вот он (Скворецкий кивнул в сторону Луганова) на вокзале откопал. Повторите, пожалуйста, Василий Николаевич.
Чемодан Луганов нашел, он находился на месте, в камере хранения. Сдан он был на имя Черняева, тут опасения Миронова не подтвердились. Но, передвигая вещи, неловкий кладовщик уронил чемодан. Сверху на чемодан свалился сундук. Крышка у чемодана в сторону, а там… женские вещи, платье, белье.
— Коли так, — сказал Скворецкий, — чемоданом придется заняться всерьез. Опять женские вещи… Нет, тут определенно что-то неладно. Ваша задача — точно установить (полковник подчеркнул слово «точно»), чьи это вещи. Мне думается, надо привлечь Левкович, домашнюю работницу Черняева. Вещи Черняева, а кстати, и его бывшей жены она знает.
Выйдя от Скворецкого, Миронов зашел вместе с Лугановым в его кабинет. Вскоре к ним явился с докладом сотрудник, которому было поручено проверить в городских бюро, не давал ли кто заявки на объявление, текст которого совпадал бы с текстом записки, найденной в кармане Савельева. Выяснилось, что объявление, где речь шла о кульманах и чертежных досках, было обнаружено в центральном городском бюро. Заявку подал Черняев.
— Когда вывешено объявление, где? — быстро спросил Миронов.
— Оно еще не вывешено, товарищ майор. Собираются вывесить завтра. Кстати, сам Черняев об этом с ними условился. А вывешивают объявление возле бюро, на щите, улица Петровского, 23.
— Чудно! — задумчиво сказал Луганов позже. — Самое обычное объявление, которое может подать любой курьер, и подает один из руководителей крупного строительства. Самолично. Чудно!
— Знаешь что, — подумав, сказал Миронов, — пойду-ка я к Кириллу Петровичу и договорюсь, чтобы с завтрашнего утра — ведь объявление завтра вывесят? — за доской кто-нибудь присматривал. …Потом он сидел и писал докладную записку в Москву.
Дверь распахнулась, и на пороге появился Луганов.
— Ну, Андрей Иванович, не знаю, что тебе и сказать… Черняев-то! Фрукт!
— Что такое? — спросил Миронов. — Что там еще стряслось?