Стену над прилавком украшала большая копия со знаменитых репинских “Запорожцев”, чрезвычайно примечательная по исполнению. У копииста, вероятно, не оказалось под рукой киновари и кармина, а потому веселые сечевики выглядели словно вываленные в муке и походили больше на пекарей. Завсегдатаи павильона привыкли к этому курьезу и не обращали на него внимания, Чернобровин же не мог удержаться от улыбки. “Уж не Сухорослова ли изделие?” — пришло ему в голову. Он усмехнулся и стал оглядывать зал.
Прямо против него, у соседнего столика, стоял Сухорослов. Длинные черные волосы, усики ниточкой над толстыми губами, бугристый низкий лоб — все точно отвечало описанию его наружности, а узенький, едва заметный шрам на подбородке рассеивал последние сомнения. Сухорослов был одет с полуцыганским, полублатным шиком: серый каракулевый картуз с кожаной отделкой, замшевая куртка, брюки из дорогого синего материала с “молниями” на карманах, желтые сапожки. Явно нетрезвый, он клевал носом над своей кружкой.
Чернобровин достал из кармана коротенькую черную трубочку и закурил: этим условным знаком он давал знать напарнику, что Сухорослов находится здесь.
“Ах вы сени, мои сени!” — запиликала губная гармошка. Это означало: “Понял, вижу!”.
… Менялись за столиком Сухорослова посетители, и каждый раз Чернобровин спрашивал себя: “Не этот ли вот черненький, низенький и есть Наставник? Или, может быть, вот этот солидный дядя?”. Но ни тот ни другой ни движением, ни словом не пытались войти с Сухорословым в явный или замаскированный контакт. Они пили свое пиво и уходили. Сухорослов также не обращал ни на кого внимания, только время от времени апатично потягивал из кружки.
Вот к столику Сухорослова протиснулся некто в летнем коломянковом пиджаке и светлой фетровой шляпе, под мышкой — портфель и газета. Какой-нибудь командировочный из тех, что ежедневно десятками прибывают в Крутоярск и убывают из него. Вежливо осведомившись: “Тут свободно?” — занял место, одул пену и, отхлебнув из кружки, поставил ее на столик. На полочку под крышкой столика положил портфель и газету, достал платок и, не торопясь, обтер светлые, коротко подстриженные усы я потное лицо.
Если бы пивная была освещена получше и старший лейтенант стоял поближе, он заметил бы, возможно, что посетитель в фетровой шляпе бросил искоса быстрый взгляд на Сухорослова и в его глазах сверкнул недобрый огонек. Но огонек тотчас погас, и Чернобровин ничего не заметил, не услышал в гомоне пивной, как, поднося кружку к губам, неизвестный прошипел сквозь зубы: “Нализался, идиот!”.
Посетитель допил пиво, взял портфель и проследовал к выходу. Газета, свернутая в узкую полосу, осталась лежать на полочке. Чернобровин ожидал, что ему крикнут вслед: “Гражданин, газетку забыли!”. Нет, никто не крикнул…
За ним покинул павильон “музыкальный посетитель” с губной гармошкой. Он еще относительно твердо держался на ногах.
Сухорослов остался за своим столиком один. Покатав глазами направо — налево, он опустил руку под крышку столика и потянул газету к себе. Быстро сложив ее, сунул в карман.
“Значит, это был “он!” — ликующе подумал Чернобровин. — Вот удача! Ну, за того можно не беспокоиться, след взят. Посмотрим, куда направит стопы мой подопечный”.
Сухорослов побрел в сумрак привокзальных переулков. По дороге зашел в продовольственный магазин и взял еще поллитра водки. Чернобровин, наконец, установил новый адрес Сухорослова: он нашел временный приют у своей давней приятельницы по спекулятивным делам.
… Напарник, однако, оказался не так удачлив, как Чернобровин. Он, правда, сумел сфотографировать гражданина в фетровой шляпе, но потом тот внезапно остановил такси и укатил. Это вышло так неожиданно и быстро, что напарник ничего не мог предпринять, только заметил номер машины (шофер такси потом сообщил, что седок в фетровой шляпе слез на Центральном проспекте, сунул деньги и ушел).
Еще сутки прошли в напряженных, но безуспешных попытках восстановить след человека в фетровой шляпе.
Квартира Сухорослова находилась под неослабным наблюдением. Но и отсюда сообщения были неутешительные: Сухорослов залег, как барсук в норе, и не показывался.
Генерал с Максимовым, посовещавшись, пришли к выводу: Сухорослова надо брать. Когда он снова выйдет на явку, неизвестно. Если же Наставник учуял слежку, то времени терять нельзя. Оставалась надежда через Сухорослова восстановить потерянный след.
— Товарищ полковник! — взмолился Чернобровин, узнав об этом решении. — Подождите еще немного. Сухорослов должен непременно второй раз вернуться в музей! В первый раз он ничего не взял, ручаюсь. Он даже не успел как следует просмотреть папку, ему помешала Ковальчук. Он искал документ в комнате Зинаиды Васильевны. Лист из диссертации он захватил как оправдательный документ перед Наставником. “Вот, дескать, я был в музее!” И, прежде всего, как свидетельство того, что тайна завещания еще не стала достоянием советских людей. Потом, когда все уехали, он снова вернулся в зал и попытался продолжить поиски…
Чернобровин остановился.
— Продолжайте, — сказал полковник.
— Сухорослов, конечно, страшно торопился и нервничал, ведь он все время ходил по острию бритвы. Понимал, как сильно рискует. Ищет папку — нету; если помните, я накануне поднял ее и положил на стеклянный шкаф. Сухорослову стоило только поднять голову, чтобы увидеть эту папку… Но он не сделал этого. Вот эта “психическая слепота” говорит о том, в каком состоянии находился преступник. А тут Кирюхин то и дело подходит к двери и проверяет печати… И Сухорослов решил больше не испытывать судьбу…
ebooksa