— Вы из органов?
Голос был грудной, мягкий.
— Да, — сказал старший лейтенант, садясь к изголовью.
— Вас, вероятно, прежде всего, интересует, кто был ночным посетителем музея?
— Мы уже знаем это, — ответил старший лейтенант.
Она удивленно подняла брови:
— Он задержан?
— Пока нет. А что вы могли бы оказать о нем? Ковальчук на миг задумалась.
— Мне мало приходилось сталкиваться с ним по работе.
— Что он представлял собой как человек? Как художник?
— Ну, какой же он художник. Это чересчур громко. Так, кое-каких верхов нахватался, вообще — малокультурный тип. Зато с замашками стиляги и с какими-то комичными претензиями на оригинальность.
— Вам не приходилось встречать его после увольнения из музея?
— Как-то в выходной день случайно увидела его на рынке. Он продавал стенные коврики собственного изделия, знаете, такие — с красавицами, розовыми лошадьми и лебедями…
— Да-а-а, — задумчиво протянул Чернобровин. — “Оригинальная” личность. Докатился…
Ковальчук вздрогнула:
— Право, мне не только говорить, но и вспоминать о нем не хотелось бы…
— Извините, Зинаида Васильевна. Оставим Сухорослова, сейчас важно другое. Прошу не обижаться, но нам пришлось побывать в вашей комнате и познакомиться с вашей рукописью, этого требовал ход следствия. Вы в ту ночь сидели над своей работой, потом спустились в зал, оставив недописанную страницу. Так?
— Да.
— Меня интересует текст этой страницы. У нас очень мало времени, Зинаида Васильевна, и объяснять подробно некогда. Скажу кратко: эта страница исчезла. Вы хорошо помните, что писали?
— Примерно.