Отходил, отмякал Митцинский. Вот оно что. Приметили Хамзата. Ну это не проблема, это — благая весть, коль Быков решил на Митцинского облокотиться, позволил решать судьбу Хамзата. Не усидел Хамзат в своей норе, на многолюдство потянуло, на веселье. Заляпан кровью Ушаховых, повязан был в вагоне, дважды получал приказ через муллу — не высовываться, выжидать. Не усидел, однако. Ну что ж, сам виноват.
Митцинский наклонился к Быкову, спросил:
— Допустим, здесь повяжете. И что? В расход?
— Не здесь, конечно. Увезем к себе. Негоже хищника на расплод оставлять.
— Весь праздник насмарку пойдет. В селе его жена и дети.
— А что ты предлагаешь?
— Если он с повинной явится, тогда как?
— По указу таким суд. Его грехи на многое потянут.
— Вот что, Быков, доверяешь — оставь все как есть, не порти праздник. ЧК устроит, если он явится с повинной?
— Лихо. Один, без нас сможешь?
Митцинский наклонился, вонзил в Быкова косящий взгляд, сказал, подрагивая ноздрями:
— Я здесь все могу, Быков, запомни — все! Если мешать не станешь.
— Не стану, Осман Алиевич, — через паузу отозвался Быков, — ей-богу, не помешаю, ибо тебе мешать — против ветра плеваться.
— Догадливый, — медленно усмехнулся Митцинский. Отодвинулся.
Загудела, охнула толпа единой грудью: Каюмов назначил штрафной в ворота сборной аула. Счет был пять — пять, до конца игры оставалось несколько минут. В воротах аульчан метался парень в заплатанном бешмете, месил траву босыми ногами. Опанасенко устанавливал мяч для удара, готовился к разбегу.
Зритель затаил дыхание, ждал. Каюмов оглянулся на Аврамова. Аврамов позвал:
— Опанасенко! — Многозначительно вздернул бровь, сказал чекисту: — Соображай что к чему. Не перестарайся.
— Ясно, чего там соображать, — догадливо ухмыльнулся боец. Отошел, стал разбегаться. В мертвую тишину уронил из-под белого облака хриплый крик пролетавший ворон.
Опанасенко бухнул по мячу — тараном двинул, прицелившись. Мяч метеором черканул над площадкой, влип вратарю в живот, встряхнул его. Парень разинул рот — перехватило дух, долго стоял, прижимая мяч к животу, пока оклемался.
Аул восторженно ревел от мала до велика.