— Хорошо-то как! — вдруг сказала Елка.
— А дождь? — Мишке непонятно, отчего Елка пришла в такой восторг.
— Дождь пройдет, а такой вот вечер в память запишется.
— Елка у нас склонна к романтике, — отметила Привалова.
— Чего-о? — Елке показалось, что такая склонность современную девушку не украшает. А ей очень хотелось быть модерновой, чтобы парни при виде ее восклицали: «Ну, балдеж...»
— Я вчера по телеку Гурченко видела, — сообщила она, — вот балдеж.
— Что? — теперь удивилась Тоня.
— Судя по всему, нужен переводчик, — ехидно заметил Андрей. — С младшего языка на старший... Балдеж — от слов «балда», «балдеть»... Звучит весомо и грубо, но я не сказал бы, что зримо. Скорее наоборот. Придает высказываниям двусмысленное выражение. Ты ведь хотела сказать, — повернулся он к Елке, — что Людмила Гурченко тебе очень понравилась?
— Еще бы!
— А вот Тоня может воспринять твой всхлип совсем наоборот. Я знаю, это словечко сейчас в ходу, только за что ему такая честь, не пойму.
— Во дает, журналист! — восхитился Мишка. — Учи, просвещай нас, темных.
— Умный очень, — забормотала Елка.
— Ум еще никому не вредил, — ответил Андрей. — А вот отсутствие такового...
— Ладно, хватит, — положила конец перепалке Привалова. И неожиданно для всех и для себя тихо пропела:
Отходчивая Елка восхитилась:
— Ну...
— Балдеж! — хором закончили Мишка и Андрей.
Все расхохотались. Засмеялась и Елка:
— Не буду больше!
На бульваре пустынно. Лишь изредка встречались пожилые люди, медленно идущие под черными зонтами — был час вечерних прогулок. Склонились ветви сирени, увешанные сотнями дождинок. Дождь шел тихий, какой-то монотонный, успокаивающий.