Когда Валерий проснулся, уже взошла луна, вокруг было совсем светло. И очень тихо, безветренно. Валерий немного приподнялся и осмотрелся вокруг. Косогор с вербой, нависшей над ним, и ниже и впереди — огород, цветущий сад, дом Штунды со слепыми окнами, низкий плетень с горшками, посаженными на колья для просушки, и лунная дорожка на реке, уходившая в неизвестное.
— Чего ты не спишь? — зашептал Бондаренко.
— А я только сейчас проснулся.
Бондаренко тоже приподнялся.
— Кажется, идут...
Рассветало, и от утреннего холодка знобило.
— Пошли! — сказал Бондаренко.
Пригнувшись, скрываясь за деревьями, Бондаренко перебежал к плетню и залег, а Валерий за ним. Оба настороженно прислушивались к каждому звуку с реки. Теперь все явственней доносился легкий шумок движущейся лодки, и вот она с ходу врезалась в берег. Но Бондаренко не шевелился, и Валерий тоже.
— Ну, слава богу!.. — послышался хриплый, но негромкий голос за плетнем. — Пронесло будто...
— А кому быть сегодня? — ответил молодой голос. — Они ж весь день на островах топтались, к воскреснику готовились, чтобы всей школой малька спасать.
— Бог не спасет, человеку не уберечь. Только ты, Харитоша, все ж таки сходи в школу. Для отвода глаз.
— Спать охота.
— Покружишься для вида — и досыпай свое.
Сын помог отцу взвалить на спину свернутую сеть. Григорий Каленикович кряхтел и постанывал. «Значит, длинного нет», — подумал Валерий. И в эту минуту Григорий Каленикович с сетью на плече показался из-за плетня.
— Здоровеньки булы! — приветствовал его Бондаренко.
— Товарищ Бондаренко! — воскликнул Григорий Каленикович.
Он страшно растерялся, маленькие, глубоко сидящие глаза перебегали с Бондаренко на Валерия, нижняя губа отвисла, ушанка, которую он носил и в мае, сползла на ухо. Но уже в следующую минуту Григорий Каленикович как ни в чем не бывало спросил:
— А що ж вы в хату не заходите?
— Нам и здесь неплохо, — усмехнулся Бондаренко. — Правда же, Валерка?
— От еще! — пожал плечами Григорий Каленикович. — Що ж мы будем говорить на холоде. Темно, и ничего не видно.