Приключения-1966

— Что ж, покушаем. Ватник подсохнет, сапоги. Продуктов сгоношим, — сказал Демьян Трофимович.

— Пожалуй. Ох, и надоели консервы! Я вам банки оставлю, а вы мне...

— Откуда у меня свежина? — Прораб так широко открыл глаза, что можно было подумать, будто он всю жизнь питался тушенкой.

— Ой, Демьян Трофимович... — рассмеялся Борис.

— Ладно, ладно, — поглаживая бороду, чтоб спрятать улыбку, признался прораб. — Какие там консервы?

— Банка тушенки да банка сгущенки. Чего ж еще?

— Тушенку оставьте себе, а сгущенку давайте сюда.

Борис ушел от Демьяна Трофимовича на рассвете. Он чувствовал себя хорошо отдохнувшим и бодрым. А главное — на душе у него было спокойно. Он согласился с Демьяном Трофимовичем и ощущал, что правильно сделал. Прав прораб, что поберег людей. Теперь, когда погода установится, дело будет сделано в три раза быстрее, а возможностей ошибок вдесятеро меньше.

Ватник Бориса так и не высох, и он взял прорабов, натянув на него едва подсохший дождевик, который хорошо защищал от ветра.

Несколько часов подряд Борис шел по широколиственной тайге, уже сбросившей пестрый осенний наряд. Лишь кое-где на ветвях чудом оставался яркий, похожий на тропическую птицу листок; дубы, росшие на южных склонах сопок, еще удерживали свою медную листву, которая, казалось, звенела под ветром.

Борис шел спорым, тренированным шагом. Он легко брал подъемы, не спешил на спусках, и ноги его привычно находили опору на скользкой, заледеневшей земле.

С утра светило солнце. Таежные дали в его свете виделись бордовыми.

На одном из поворотов Борис обернулся и остановился от неожиданности.

За ним, метрах в ста, бежала Дамка.

«Веселенькое дело! — подумал Борис. — Чего это она? Неужели решила, что коли я ватник Демьянов взял, то и щенков ее унес? Вот дура! Будто она не видела — остались щенки на месте. Дура! Ведь подохнут щенята твои с голоду».

— Пошла домой! Ну! — крикнул Борис. — Мотай! Нет у меня щенят. Не брал. Пошла обратно!

Собака остановилась. Высунула язык, часто задышала и, казалось, с интересом прислушивалась к словам Бориса. Уверенный, что его обращение к Дамке было достаточно убедительным, Борис пошел дальше. Пройдя с полкилометра, он оглянулся, но собаки не увидел.

«Сообразила», — решил он и зашагал дальше.

Мысли его вернулись к делам, потом унеслись за тысячи километров, в Ленинград, в свой дом, к своей семье, по которой он очень скучал. Особенно в те дни, когда он вроде бы отдыхал при переходах от одной группы изыскателей к другой. Тогда работа словно отступала на задний план. Его тянуло в большой город. Он мечтал о том времени, когда сможет скинуть телогрейку, ставшую как бы второй его кожей, ковбойку, пропахшую потом, и наденет белую рубашку, галстук, тесноватые, по красивые ботинки, темный костюм и отправится в театр или на концерт.

Вспомнил, как красив Невский вечерами, как блестит его влажный от тумана асфальт, отражая синие, зеленые и красные огни реклам, как в предпраздничные дни входят в Неву иллюминированные корабли.