Борис не любил этих воспоминаний. Они приходили неожиданно, захватывали целиком, держали цепко, и потом было трудно отделаться от них. Раз посетив, они на несколько дней выбивали его из колеи, мешали работать, сосредоточиться. Уж слишком разителен был контраст между тем, что окружало, — глухомань, неустроенность, хилое жилье, суровые, хотя и отличные, люди; и как все это не походило на то, что рисовали воспоминания! Казалось, в воспоминаниях была не реальность, к которой ему вскоре предстояло вернуться, а несбыточная мечта, фантазия.
И уж совсем неожиданной была для него мысль, что там, в Ленинграде, он станет скучать по этой глухомани, по любимому делу. И это будет не просто тоска по экзотике. Ему захочется в эти края потому, что его волей и трудом, волей и трудом сотен других людей здесь, в таежных дебрях, поднимутся завод, и город, и гидростанция, и тут будут такие же красивые — может, даже красивее, — улицы и площади, и для десятков тысяч людей этот город, эти места станут навеки родными. Эта мысль о будущем наполнила радостью его душу.
Занятый своими мыслями и воспоминаниями, Борис не сразу заметил, что солнце скрылось за всклокоченными низкими тучами, что усилился ветер. Только поднявшись на крутояр, он увидел: впереди, за ручьем, там, где начинался горельник, даль затянута густо летящим снегом, а порывы ветра на открытом месте достигали такой силы, что выбивали из глаз скупую слезу.
Отыскав глазами залом, по которому можно было перебраться на противоположный берег ручья, Борис отвернулся от бьющего в лицо ветра и увидел: шагах в двадцати от него стоит Дамка. Он сплюнул от неожиданности и досады.
«Что подумает Демьян Трофимович? — размышлял Борис. — Что я нарочно увел собаку? Вот еще забота! Обидится ведь прораб. Подумает, я специально заманил Дамку с собой с целью прикончить по дороге. И концы в воду. Да...»
— Дамка! — позвал Борис.
Собака подошла, виляя хвостом. Вид у нее был доверчивый, а отнюдь не виноватый. Борис потрепал Дамку по загривку.
— Ладно, дурочка, идем. Вот принесет мне твой хозяин материалы, я ему тебя и верну. Заложницей будешь, поняла?
Борис улыбнулся своей шутке.
Собака дружелюбно замотала пушистым хвостом.
— Идем. Мне с тобой, пожалуй, веселее будет.
Они спустились к ручью, перешли его по залому и вошли в горельник.
Здесь Борис проходил летом, но и тогда мертвый лес, хотя и поросший высокой травой и буйным кустарником, произвел на него мрачное впечатление. Из Пышной зелени молодого подлеска поднимались черные, обгорелые, мертвые деревья. Одни стояли, раскинув голые сучья в стороны, другие воздевали их к небу, словно замерев в смертной муке.
Теперь погибшие деревья выглядели еще более трагически. На белом фоне снега их позы стали выразительнее.
Ветер крепчал. Он свистел в обнаженных ветвях, будто в снастях, заливался, как сказочный Соловей-разбойник.
Борис глядел на горельник, в котором ветер не задерживался, а лишь набирал силу; на густой снег, летящий клубами и облеплявший стволы, сучья, каждую веточку, делая мертвый лес похожим на гравюру сумасшедшего художника.
Тропа стала неразличима под снегом. Ее перегораживали упавшие деревья, корни которых подгнили, а ветер завершил дело. Хотя летом тропу расчистили, откинули в стороны стволы, но деревья падали беспрестанно, и тропа снова оказалась заваленной. Борис достал из кармана компас, сориентировался и, уже не доверяя своей памяти, двинулся по азимуту, прямо через завалы.
Но Дамка вдруг остановилась и тихонько заскулила. Борис свистнул, подзывая ее, но она по-прежнему стояла в стороне и как бы звала его за собой.
— Ишь ты, — сказал Борис. — Тропу под снегом чуешь?
Он нагнулся, потрепал Дамку по загривку.
ebooksa