Лезем в гору. Стрелка тахометра начинает падать.
— Оборотов больше! — кричу я.
Петюк кивает. Дизель не любит малых оборотов — глохнет.
Острым углом трейлер пашет снежную стенку. Здесь узко, и мы прижимаемся вплотную к сугробу, чтобы оставить коридорчик для разъезда со встречными.
Небо уже скрыто горами, в стекле только снежная синева склонов.
КРАЗ волочит к перевалу пятьдесят тонн металла — трейлер и турбину, — напрягаясь всеми стальными мышцами.
Смеркается. Ветер, бушевавший высоко в небе, спустился в горы, гонит по шоссе снежную пыль, розовую в закатном свете. Я сменяю Петюка. Оглядываю панель. Стрелки приборов ведут себя, как прилежные ученики. Полный порядок.
Закуриваем. Краснеют в сумраке кабины огоньки папирос.
— У метеостанции я остановлюсь, Петюк.
Он резко оборачивается ко мне. Глаза вспыхивают злобно и жалобно.
— Намек?
Намекать я не хотел, просто так получилось. Помягче надо, уж больно нервы у него расходились.
— Скажи, зачем ты взял меня с собой? Значит, доверяешь? — спрашивает Петюк.
— Выходит, доверяю.
В нем бьется, ищет дорогу какая-то беспокойная мысль.
Светлая дорожка бежит впереди машины. Два ослепительных глаза глядят на меня через зеркальце. Лауринайтис держится рядом. И ему из-за нас не спать.
Петюк, подстелив ватник и свернувшись клубком, укладывается на горячее жестяное днище кабины.
— На метеостанции не буди!
Снова ползем вверх. Днище раскаляется от огненного усилия мотора. Петюк беспокойно ворочается, отбиваясь от какого-то врага, сучит ногами, мешая мне управлять, бормочет — а что, не слышно из-за грохота.
К метеостанции подъезжаем в полной темноте. В низинке, защищенной от ветров, где приютился домик, маленькое желтое пятнышко. Окно. Свет его, как огонь дальнего маяка, то проглядывает между деревьев, то исчезает. Таня не спит.