— Я земного тяготения больше не чувствую.
— Шутишь все?
— Какие там шутки! Не держит меня земля чего-то больше.
— У тебя все не как у людей, всех держит, а тебя одного не держит!
— Это не меня одного. Это целую профессию земля больше держать не хочет.
Зося скривила свое мягкое круглое лицо, будто по ошибке глотнула ложку горчицы.
— Про-офес-сию! Пропади она пропадом, твоя профессия!
— Зося, так ведь и я с ней вместе пропаду, с профессией-то моей.
Она быстро опустила глаза, но я успел заметить мелькнувшее на ее лице чувство горечи и досады, помолчала она и не спеша сказала:
— Ну что ж, коли ты без своей профессии замечательной жить не можешь, то лучше бы и тебе пропасть. Никто не пожалеет…
Зося беспомощно пожала своими круглыми, как теннисные мячики, плечами, покорно и обреченно сказала:
— Я пожалею. Да что толку?
— Как это — что толку? Пока есть хоть один человек, что пожалеет обо мне, пропадать еще рано!
Она присела на край стула, устало, по-старушечьи сложила руки под грудью, покачала головой:
— Эх, Леша, не видишь ты себя со стороны.
— На артиста Миронова непохож?
— На зверя ты, Леша, похож. На загнанного лесного зверя.
Я придвинул стул поближе, погладил ее по мягкой теплой спине, спросил тихонько:
— Почему, Зося? Почему ты думаешь, что загнали меня?
Она все качала головой, и я не заметил, как из глаза, почему-то только из одного, из левого глаза, у нее побежала круглая светлая капелька.